Токсимерский оскал
Шрифт:
— С чего ты взял, что с отъездом Халила Амата ослабевает рьяность его службы безопасности? Дисциплина у нас не хуже, чем в имперских войсковых подразделениях. Притом в резиденции всегда достаточно и разумян и разных тварей, чтобы благополучно охранять и Бергштайна, и само здание.
— Я уверен, что кое-что изменится. А мне этого будет достаточно. И я тебя уверяю: после того как я попаду в резиденцию, мы уберемся с Глота. И если мы не сможем туда попасть в этот раз, мы уберемся тоже. Но я должен использовать любой шанс. Я дал слово командору Дикаеву.
— Ахгар на тебя, брат. Ты, верно, здорово контужен был когда-то. Иначе сам со смеха умер бы, услышав свои бредни. Или ты фильмов обсмотрелся про героев?..
— Но ты же не станешь спорить, что рискую в этой ситуации практически только я один? — Фь Илъюк чувствовал нотки неуверенности и уважения в голосе земляка. — У тебя будет нормальный повод вызвать его на нейтральную территорию. Расскажи ему про то, что Дикаев жив.
Несколько секунд висело молчание. Пристально всматриваясь агенту в глаза, командор размышлял. Он понимал, что основной риск действительно ложился на плечи имперцев. Но и тот риск, который выпадал на его долю, был, в случае ошибки, смертельным. Наконец он принял решение:
— Ладно, брат, я окажу тебе и эту помощь. Но учти — если ты не найдешь в резиденции то, что сможет оправдать твой идиотский план, я тебя скормлю призракам.
Помощник проводника уже давно возвращался назад, ведя в поводу покорных анов, а путники все карабкались и карабкались вверх. Время остановилось, сожженное близким солнцем. Саган не чувствовал усталости, но совершенно отупел от монотонного движения вверх. Кроме того, он ощущал, что его мускулам начинает не хватать воздуха. Проводник же на все расспросы лишь твердил, что они почти у цели. После пятого однообразного ответа, токсу начало казаться, что проводник потерял знакомую тропу. Склон не был крутым, хотя им несколько раз пришлось забираться по почти отвесным, но обильно покрытым растительностью, изломанным расщелинами, уступам и скалам. Однажды они карабкались по узкой неглубокой трещине. Дно ее время от времени потрескивало, словно передавая напряженное давление огромной массы горы. Но по большей части они шли по едва заметным тропкам, протоптанным какими-то зверями, или карабкались по наклонному длинному боку очередной скалы, то шагая, то ползя на четвереньках. Когда начало смеркаться, путники достигли входа в большую темную пещеру, где, по словам проводника, тот ночевал в прошлый свой подъем. Токе уловил раздражающий его неприятный запах, словно от давно не мытого ана. Но, не являясь охотником, он просто не придал этому значения. Когда до входа в пещеру осталось несколько шагов, из тьмы шевельнулось навстречу что-то огромное и тихо рычащее. Через миг они увидели длинное мощное тело звероящера со сплюснутой вытянутой головой. С острых клыков капала слюна, а восемь толстых лап скребли когтями по камням.
Хищник стремительно приближался. Бежать путникам было некуда. Не оставалось и места для маневра. Поэтому первый же бросок звероящера настиг одного из улюков. Тот едва успел вскрикнуть, когда, зажав жертву огромными челюстями, хищник ударом передней лапы буквально оторвал несчастному голову. Проводник пытался отогнать зверя своим копьем-посохом, но лишь еще больше раздразнил его. Выпустив затихшую жертву, звероящер кинулся в новую атаку. И вновь он безошибочно попал в цель. Споткнувшийся проводник упал, и челюсти сомкнулись на его ноге. Взвыв, шайт начал беспорядочно колотить по голове монстра посохом. Хищник вздыбился, поднимая за захваченную ногу свою жертву. Прихватив несчастного передними лапами, звероящер рухнул, подминая проводника под себя. Так эти хищники расправлялись даже с намного более сильными противниками. Хрустнули, ломаясь, кости, раздался жуткий истошный вопль, который внезапно оборвался. А зверь вдруг сам взвыл, пытаясь двумя парами лап ухватить того, кто доставлял ему сейчас эту нестерпимую боль.
Токе, страшный в безумии схватки не менее этого звероящера, высоко прыгнув, вскочил на холку зверя в тот миг, когда тот убивал проводника. Опоясав шею чудовища стальным кольцом своих ног, воин, выхватив из поясных ножен два тяжелых кинжала, по самые рукояти вогнал их в шею зверя. Он целился под самую челюсть, зная, что шкура там не столь прочна, как на остальном теле. Саган изо всех сил сжимал руки, не давая ножам выпасть из ран и одновременно держась на них. Ему пришлось отпустить ноги, спасаясь от лап звероящера, которыми тот молотил воздух и обдирал собственную шкуру. Монстр метался, пытаясь сбросить его, и, отступая к пещере, кружился.
Несколько раз в бешенстве Саган, будто сам превратившись в дикого зверя, смыкал свои острые клыки на загривке беснующегося хищника. Почувствовав вкус его крови, он заводился еще больше. Звероящер, рухнув, покатился по земле, пытаясь раздавить врага. Токе не удержался, сильно ударившись спиной о камни. Но тотчас вскочил, вновь бросаясь к зверю, который еще не успел понять, что освободился. Тела двух хищников сплелись в тугой, брызжущий кровью клубок. Но звероящер был уже обессилен и потерял слишком много крови. Последний раз взвыв, он замер, подрагивая в агонии. Токе лежал, придавленный его тяжелой головой. Угрюмый плечистый гигант тоже совершенно обессилел. Но он был победителем. А победитель получил жизнь. Все, на что его сейчас хватило — это приподняться на локтях, когда к нему подбежала Тось. За ней робко ползли перепуганные улюки. Потеряв остатки сил, Саган рухнул обратно,
Каюта выглядела практически нежилой. Вернее, понять, что в ней обосновался разумянин, пожалуй бы, удалось, но установить принадлежность ее хозяина к какой-то профессии или даже его расу и пол вряд ли смог бы даже заправский аналитик. Это безличие вдруг выудило из памяти Мердока теперь уже далекие воспоминания о пристанище командора Дикаева. Тогда, впервые попав в этот дом, Амос тоже отметил, что вокруг нет ничего от души живущего в нем. Ни фотографий, ни портретов, ни хотя бы маленьких безделушек, которые, точно дактилоскопический отпечаток, придают дому его неповторимость. Мысли пилота вдруг сами собой вернулись к встретившей его тогда девушке — где-то она теперь? Леда — планета, принадлежащая командору Дикаеву, была разграблена полчищами мародеров, нахлынувших после исчезновения Дика. Вряд ли девушка-клон могла уцелеть. Отогнав мрачные воспоминания, Амос продолжил изучение каюты, в которой до недавнего времени квартировал Хайес. Как владелец корабля Мердок обладал правами главного администратора для всех систем, в число которых входила и единая корабельная система контроля доступа. Поэтому для него не существовало запертых дверей или недоступных мест на корабле. В шкафу для личных вещей пилот обнаружил то, что искал, — переносной кейс-сейф. Осторожно взяв плоский чемоданчик в руки, Амос провел ладонью по шероховатому боку, словно желая почувствовать, какие тайны скрыты внутри. Он напряженно думал, и мысли его были совсем не о кейсе с тайнами.
Он думал сейчас о том, что, возможно, Хайес действительно, будто верный боевой пес, предан хозяину. И преданность эта не кончается с исчезновением хозяина. И еще Мер-док понимал, что эта преданность много честнее того метания от ненависти до дружеских чувств, которые постоянно испытывал в отношении командора Дикаева он сам. Однажды, давно, они с Диком говорили об этом. До сих пор пилот не забыл слова, сказанные тогда пиратом: «Любой из тех, кто идет за мной, знает, что, если понадобится, я сам перегрызу за него глотку чужаку». А ведь Амос тоже был своим. Он жил рядом со всеми этими людьми и сам являлся частичкой семьи командора. Память услужливо напомнила недавние слова Хайеса о том, что этот кейс принадлежит командору и лишь ему будет отдан. Добрые воспоминания и какое-то чувство долга, странное для человека, который был захвачен в пиратском налете, хотя одновременно и спасен, победили в его внутренней борьбе. Отыскав в одном из шкафов неприметную техническую сумку из грубой ткани, Мердок тщательно уложил в нее кейс. Еще через пару минут он уже прятал его в большой сейф, установленный в капитанской каюте.
— Ну что ж, Стивен, — Амосу стало легче после того, как он все для себя решил, — раз это принадлежит Дику, ему это и будет передано.
Сегодня с самого утра вокруг Реззера гудел рассерженным осиным роем процесс подготовки к сложной пресс-конференции. Дан должен был провести свою первую большую пресс-конференцию в новой команде. Но даже не это было сейчас главным. Эта пресс-конференция являлась для Реззера первой еще и потому, что наравне с ним в ней участвовал его противник, с которым ему предстояло сразиться на ринге. И, несмотря на то что бой этот должен был состояться только через месяц, уже сейчас вокруг него поднялась большая шумиха. Статьи в различных газетах, прогнозы спортивных аналитиков, рекламные ролики и многое другое не давало обывателям ни на минуту забыть о предстоящем зрелище. И, с точки зрения устроителей, в этой истерии не было ничего удивительного. Реззер буквально втоптал в ринг почти всех своих соперников, не изведав еще горечи поражений. Но в этот раз ему предстояло встретиться с великим и ужасным Рагдтом. Вряд ли это являлось настоящим именем бойца. Ведь сейчас всем известно, что Раг — это мощная система боевых искусств, пришедшая с Гура. А великий и ужасный, как звали его повсеместно, как раз и был гурянином. За свою длинную карьеру, проведенную в боях по различным версиям, он почти не испытал горечь поражений. Лишь дважды Рагдт проигрывал по очкам. Но оба раза сразу после проигрыша его импресарио договаривался о матче-реванше. И, встретившись второй раз с удачливыми противниками, Рагдт буквально превращал их в фарш. Поговаривали даже, что проигрыши эти — чистой воды изощренный ход его имиджмейкеров. Так это было или нет, никого всерьез не заботило. Главным было то, что предстоящий бой между великим и ужасным Рагдтом и темной пока еще лошадкой Реззером сулил много зрелища и еще больше денег.
— Не волнуйся, чемпион, все идет как нельзя лучше. — К Дану, вокруг которого суетился делающий последние штрихи гример, подошел Брайан. — Тем более вчера на репетиции мы все, кажется, предусмотрели и обговорили. Бояться совершенно нечего.
Реззер, как ни странно ему самому было сознавать, совершенно не волновался. Словно какая-то плотина рухнула в его сознании, выпустив на свободу поток уверенности в себе. Поток, смывший мучившие его комплексы и неуверенность. Сейчас он с улыбкой заметил, что как раз Ашер заметно волнуется. Немалые деньги, видно, вбуханы в этот бой, коли импресарио занервничал.