Толчок к размышлению, или Все о сортирах
Шрифт:
«В 30-е годы Сталин озаботился созданием положительного образа первого в мире социалистического государства. Для этого, в частности, по распоряжению вождя был приглашен французский писатель Андре Жид. Принимали его по высшему разряду, показывали самое лучшее. После путешествия по СССР он, как и ожидалось, восхищенно описал увиденные достижения советского строя. Не понравились ему только туалеты, о чем он тоже сообщил. Француза поразила даже не отвратительная грязь советских туалетов, но то, как они устроены. Сталин в СССР издавать книгу запретил, и отнюдь не из-за мелочи. Заграничный писатель обнародовал тайное тайных: то, что наравне с организованным голодом и лагерями составляло
В СССР воспоминания А.Жида опубликовали только после сталинской смерти».
Из статьи А. Букина
«Унижение двумя нулями»
(Алфавит. 2000. № 28).
В дневниках великого нашего ученого Владимира Ивановича Вернадского (засев за его труды и книги о нем и его наследии, понимаю, какого поистине леонардовского масштаба эта фигура) подробно описано его пребывание, к счастью недолгое — два дня 14–15 июля 1921 года, — в застенке ЧК на Шпалерной.
«В тюрьме попадаю — в темноте — в камеру 245; ватерклозетный запах, три постели, где спят, один предложил примоститься рядом на скамье и табуретках; решил сидеть до 8 (было, должно быть, около 4-х), когда утром один из арестованных обещал освободить койку. Впечатление пытки. Прикорнул, вынул подушку. Тяжелый запах клозета. Окно открыто, но воздуху недостаточно. Это уже настоящее не только моральное, но и физическое истязание. К утру начал писать бумагу в ЧК обо всем этом, настаивая на допросе… Но оказалось, нельзя писать по начальству до среды, а я был арестован в четверг, решил писать старосте, вызвал доктора, решившись требовать перевода из клозета.
Но в 6 часов меня вызвали к допросу. Следователь Куликов явно дал понять свое благожелательное отношение… Рассказал ему о моих попытках и необходимости уехать для окончания моей работы, причем я вовсе не хочу эмигрировать, сказал я, конечно, если вы не станете ставить меня в такое положение, как сейчас…
Он заявил, что меня выпустят, вероятно, завтра, но я попросил, чтобы он постарался выпустить меня раньше: в моем возрасте и при моем здоровье сидеть в клозете мучительно. Он обещал и исполнил свое обещание. Прощаясь, он сказал: «Советская власть должна перед вами извиниться за этот арест». Что-то вроде того, что они сознают мое значение как умственной силы и как нужного специалиста.
Через два часа меня вызвали к освобождению — такая быстрота была совсем необычной, и тюремщики удивлялись…»
Кто знает, может быть, пережитое в тот день спустя годы помогло Вернадскому сформулировать один из основополагающих, универсальных законов биосферы, впрямую относящийся к теме нашей книги: ни один биологический вид не может существовать в среде, образованной отходами его жизнедеятельности. К человеку это относится в максимальной степени: позднее профессор МГУ В.А. Ковда подсчитает, что человечество производит отходов органического происхождения в 2000 раз больше, чем вся остальная Природа. Еще раз повторяю: что бы мы делали без сортиров?!
Что же касается самого случившегося, то, как оно ни безобразно, в сравнении с тем, что творилось в этих местах ежечасно и как там обращались с теми, кто был менее известен, за кого не хлопотали напрямую перед Лениным, рассказ выглядит почти святочным…
Гадильбек Шалахметов, тележурналист, председатель Межгосударственной телерадиокомпании «Мир»,
«Какое детство было у моего друга Тимура Сулейменова, родившегося близ Долинки, страшного лагеря для политических, в семье выпущенных на поселение зеков! Какими были его первые жизненные уроки! Никогда не забуду его рассказ о том, как в мартовскую морозную ночь он шел в лагерь со стенгазетой, которую ему доверили разрисовывать, и среди снежного поля прямо на него вылетела собачья свадьба — свора одичавших ошалевших кобелей во главе с распаленной сукой. Взрослого они, наверное, просто бы разорвали в клочья, а мальчику повезло. Сука остановилась, обнюхала его, замершего от ужаса, но не тронула, а лишь, присев, обдала струей горячей зловонной мочи. Следом и кобели, один за другим, повторили то же: до лагеря он дошел промокший, провонявший, обледеневший, оцепеневший от ужаса…»
Из автобиографической книги писателя, многолетнего сидельца ГУЛАГа Олега Волкова «Погружение во тьму»:
«…Надзиратель стоял надо мной и орал во весь голос:
— Вставай, интеллигент моржовый, не то пну ногой и угодишь в очко — в дерьмо головой! Открыл мне тут заседание… Все давно оправились, а он расселся, профессор говеный…
Я отчаянно цепляюсь за стену, ищу, за что ухватиться, другой рукой опираюсь в икру, в грязную доску стульчака, хочу подняться, лишь бы смолк крик, и продолжаю раскорякой сидеть перед расходившимся вахтером, ещё ниже опускаю голову. Жду, что толкнет, ударит. От страха растерял последние силы. Наконец, наскучив криком, дежурный зовет уборщика, тот помогает мне подняться и проводит в камеру».
В интервью для фильма «Власть соловецкая» (в окончательный монтаж оно не вошло) Олег Волков рассказывал о том, как паханы, верховодившие в соловецких казематах, всю грязную работу взваливали на политических — ну и, естественно, обязанность выносить парашу. Как-то зимой доходяга-политический, поскользнувшись, не удержал парашу, пролил, и немалую толику на себя. Обратно в камеру уголовники его не пустили — чтоб не вонял. А на дворе — мороз. Утром парня нашли уже окоченевшим…
Инна Генс, коллега моя по киноведческому цеху, японистка, ныне волею семейных обстоятельств душеприказчица архива Лили Брик. Родилась и выросла она в Таллинне, в 40-м году вместе со всей Эстонией, а заодно Литвой и Латвией, под ликование масс влившемся в состав СССР. С началом войны семья её оказалась перед необходимостью эвакуации. Ехать предстояло в неведомые края, что, конечно же, было страшно. Оставаться было ещё страшнее — об отношении нацистов к евреям все было известно.
Дядя Герман сказал: «Не поеду я в эту страну, где нет уборных». Что в основном действительности соответствовало.
Отец забрал Инну и поехал. Годы, проведенные в Ташкенте, и, среди прочего, знакомство с местными туалетными достопримечательностями не убили в девушке природного оптимизма и даже, в каком-то смысле, закалили характер.
А дядю Германа немцы повесили…»
Сергей Параджанов памятен всем и своими ошеломляющими фильмами — «Тени забытых предков», «Саят-Нова», «Легенда о Сурамской крепости», и своим скандальным неуемным характером. Срок он отбывал по гомосексуальной статье, хотя на деле зеком был политическим: язык у него был без костей, и товарищу Щербицкому, секретарю украинского ЦК, речи его были поперек горла. Было это уже в середине 70-х, но ГУЛАГ — во все времена ГУЛАГ. В одном из параджановских писем из зоны красочно описан лагерный сортир: