Толедский собор
Шрифт:
Посл подобныхъ представленій, дядя и племянникъ принимались болтать, главнымъ образомъ, о разныхъ соборныхъ сплетняхъ. Въ противоположность другимъ соборнымъ служителямъ, которые изъ страха, что на нихъ донесутъ кардиналу или каноникамъ, молчали обо всемъ, что длалось вокрутъ нихъ, Тато разсказывалъ кому угодно сплетни, доходившія до него. Онъ ничего не боялся. Въ крайнемъ случа, его прогонягь изъ этого погреба, и тогда онъ сможетъ оставить соборъ и сдлаться тореадоромъ съ согласія своей семьи.
Онъ придумалъ насмшливыя прозвища всмъ каноникамъ и, указывая на нихъ Габріэлю, разсказывалъ тайны ихъ жизни.
Но больше всего онъ любилъ разсказывать скандальную хронику. Когда каноники выходили изъ хора посл службы, онъ указывалъ Габріэлю на группу молодыхъ священниковъ, очень нарядныхъ, гладко выбритыхъ, въ шелковыхъ мантіяхъ, отъ которыхъ шелъ запахъ мускуса. Это были щеголи собора, молодые каноники, часто здившіе въ Мадридъ исповдывать своихъ покровительницъ, старыхъ маркизъ, доставившихъ имъ, благодаря своимъ связямъ, мсто въ хор. У двери del Mollete они останавливались на минуту поправить складки плаща, прежде чмъ выйти на улицу.
– Они идутъ къ своимъ подругамъ,- съ хохотомъ говорилъ Тато.- Мсто донъ-Жуану Теноріо!
Посл ухода послдняго каноника, мальчикъ сталъ разсказывать дяд про кардинала.
– Онъ теперь золъ, какъ чортъ; во дворц вс дрожатъ оть страха. Когда у него разбаливается фистула, онъ впадаетъ въ полное бшенство.
– Разв правда, что у него фистула,- спросилъ Габріэль.
– Еще бы, вс это знаютъ. Спросите тетю Томасу… Они потому такъ дружны, что она приготовляетъ мазь, которая ему помогаетъ. Онъ добрый человкъ, но когда его мучитъ болзнь, онъ невмняемъ. Я самъ видлъ его разъ, въ облаченіи и съ митрой на голов, такимъ бшенымъ, что, казалось, вотъ онъ сейчасъ бросится на всхъ насъ и отколотитъ. Тетя правду говоритъ: ему нельзя пить.
– А разв правда, что онъ пьянствуетъ?
– Нтъ, не пьянствуетъ; это неврно: онъ только выпиваетъ, при случа, рюмочку-другую, когда кто-нибудь приходитъ къ нему въ гости. Эту привычку онъ пріобрлъ въ Андалузіи, когда былъ тамъ епископомъ. И вино-то отличное – по пятидесяти дуросовъ за аробу. Оно укрпляетъ желудокъ и придаетъ силы. Но когда оно попадаетъ въ его внутренности, кардиналъ мучается, какъ въ аду. Доктора его потомъ подлечатъ, а онъ снова принимается пить свое винцо.
Тато, несмотря на свою насмшливость, выражалъ сочувствіе прелату.
– Онъ вдь не кто-нибудь, дядя, онъ хорошій человкъ,- только характеръ у него несносный. У него маленькое блое и розовое личико, а между тмъ голова не пустая… Онъ молодецъ, и главное, не лицемръ. Ничего не боится,- видно, что былъ солдатомъ въ молодости; онъ не поднимаетъ по всякому поводу глаза къ небу, не труситъ ничего. Настоящій человкъ. Мн онъ тмъ нравится, что держитъ въ строгости канониковъ – не то, что прежній, который трусилъ передъ каждымъ… Съ нимъ вдь шутки плохи! Онъ въ состояніи броситься во время службы въ хоръ и выгнать всхъ. Онъ вотъ
– Что же они говорятъ про него?
– Говорятъ, что Хуанито – его внукъ, что отецъ Хуанито, который сходилъ за брата его, на самомъ дл былъ его сынъ. Но больше всего его бсятъ толки про донью Визитаціонъ.
– Это кто такая?
– Какъ, вы не знаете? О ней столько говорятъ въ собор и въ город. Это – племянница архіепископа и живетъ въ его дворц. Онъ ее очень любитъ. Какъ бы онъ ни бсился, когда его схватитъ припадокъ болзни, стоитъ ей явиться,- и онъ становится кроткимъ какъ ягненокъ. Онъ весь сіяетъ, когда она скажетъ ему ласковое слово. Прямо души въ ней не чаетъ.
– Такъ неужели она?…- спросилъ Габріэль.
– Ну, конечно. Какъ же иначе? Она воспитывалась въ институт благородныхъ двицъ, и кардиналъ выписалъ ее къ себ во дворецъ, какъ только пріхалъ въ Толедо. Неизвстно, чмъ она ему такъ нравится: она слишкомъ высокая, худая, блдная. Только глаза у нея большіе и цвтъ лица нжный – вотъ и все. Говорятъ, что она поетъ, играетъ, читаетъ книги и и очень образованная. Во всякомъ случа, она сумла забрать въ руки кардинала. Она приходитъ иногда въ соборъ, одтая какъ монахиня, въ сопровожденіи уродливой служанки.
– Можетъ быть, ты ошибаешься, Тато?
– Ну, вотъ еще! Это извстно всему собору, и даже прихлебатель архіепископа, который доноситъ ему вс сплетни, не отрицаетъ этого. A кардиналъ приходитъ въ бшенство, какъ только услышитъ что-нибудь дурное про племянницу… Ужъ вы мн поврьте, что это такъ. У меня самыя точныя свднія, дядя, отъ человка, живущаго во дворц. Онъ сколько разъ видлъ, какъ они цловались, то-есть цловала-то она его, а онъ улыбался отъ удовольствія. Бдняга – онъ такъ старъ!
Братъ Габріэля возмущался всми этими слухами, доходившими до него. Онъ не выносилъ неуваженія къ высшимъ властямъ. Вдь про всхъ прежнихъ епископовъ тоже говорили при ихъ жизни разныя гадости, а посл смерти производили ихъ въ святые. Когда онъ слышалъ непочтительную болтовню Тато, мальчику сильно отъ него доставалось.
Эстабанъ радовался, видя, какъ поправляется Габріель, и продолжалъ нжно заботиться о его здоровьи. Онъ былъ доволенъ осторожностью брата, не выдававшаго никому своего прошлаго, и гордился почтительнымъ и восторженнымъ отношеніемъ къ нему всхъ соборныхъ служащихъ, которые восхищались разсказами Габріэля о его путешествіяхъ.
Когда онъ иногда съ улыбкой глядлъ на Габріэля и выражалъ свое удовольствіе по поводу того, что онъ меньше кашляетъ и уже не такой блдный, Габріэль грустно предостерегалъ брата и говорилъ, что смерть всетаки придетъ и даже скоро. Эстабанъ тревожился и еще усердне отпаивалъ его молокомъ и упитывалъ вкусными блюдами, надясь восторжествовать кадъ болзнью, разрушившей организмъ Габріэля въ тяжелые годы революціонной борьбы.