Толераниум
Шрифт:
– У меня донос, то есть доклад от отдела по связям с общественностью… на финансистов. – Полковник прочистил горло. – И еще один, только наоборот.
Полковник положил перед Мишиным носом бумагу, на которой крупным жирным шрифтом было написано: «Жалоба финотдела по нецелевому использованию спонсорских средств отделом по связям с общественностью».
– А у нас – запись на телевидении через полчаса! – вмешался Ковригин.
Мише было недосуг возиться с междоусобными распрями. Выступления, речи и присутствие на событиях городского значения были расписаны мелким почерком на месяц вперед.
– Реши вопрос, – указал он, протягивая обе бумаги Ковригину.
Вопрос
– Реши вопрос!
– Будет сделано! – отрапортовал тот.
«Только идиот может взять на себя ответственность за решение спора между другими идиотами», – подумал Алекс.
Суть конфликта была проста. В Толераниум доставили огромный транш наличных от зарубежных учредителей. Новость о полученных дотациях разнеслась по Толераниуму со скоростью звука. Как положено, неучтенку начали делить заблаговременно. Каждый отдел Толераниума считал свое направление наиболее нуждающимся, потому суммы «к оплате» достигали величин, на которые можно было лет десять кормить все население города. Финансисты Толераниума затормозили выплаты под предлогом изучения отчетности. Раньше такого не случалось, поэтому главы подразделений изнывали от нетерпения и сильно нервничали от ожидания итогов анализа отчетов.
Больше всех негодовал пиар-отдел, сотрудники которого причисляли себя к униженным и оскорбленным с момента основания Толераниума. Как можно было разместить глашатаев идеологии на первом, самом дешевом этаже! Тут тебе и прием жалоб от населения, и ювенальная приемная, и курсы со всевозможными тренингами «пять шагов…», «десять шагов…», «сто шагов…» – просто проходной двор…
Пиарщики очень надеялись возвыситься до второго этажа и старались на всю катушку. Судя по отчетам, программу отолеранивания населения они регулярно перевыполняли. Пикеты, протесты и митинги носили не только информационную нагрузку, но и создавали рабочие места.
Согласно прейскуранту самым выгодным было задержание на 15 суток. За три-четыре отсидки можно было купить приличную квартиру. Синяки и ссадины оплачивались по отдельной шкале: на теле – дешевле, на лице – дороже. Огромный минус заключался в том, что полицейские избегали наносить увечья, чем причиняли материальный ущерб протестующим. Приходилось биться в обезьяннике о решетку, но синяки от нее получались небольшими и, соответственно, платили за них немного.
Поводом обострившейся ненависти между пиарщиками и финансистами стал суммарный отчет. Согласно ему количество участников акции по защите прав перуанских сумчатых лягушек равнялось количеству населения города, а синяков в сумме намерили шестьсот квадратных метров. Счетоводы оспорили групповой подход к оплате увечий и подали жалобу в юридический отдел. Большего вероломства и предательства невозможно было представить: ни себе, ни людям. У юристов Толераниума денежные споры обычно разрешались в собственную пользу.
Зато идеологам, которые расположились на втором этаже, финансисты отваливали денег столько, что в нулях запутаешься. Пропагандисты, политологи, политтехнологи, экологи и лоббисты с экспертами ковали кадры. Здесь готовили агитаторов, возмущенных лидеров из простого народа, формировали общественное мнение и формулировали тезисы народного гнева. Традиционный и привычный образ жизни, включая мысли и даже пристрастия в еде, объявлялся вредным и безнадежно устаревшим. Полезным и единственно правильным объявляли любое дуновение заграничного информационного ветра. С помощью обученных ветрогонов «правильное» общественное мнение разносилось во всех направлениях.
Пробиться
Самый наглый и беспринципный толеран Воля Нетребо заведовал гендерным отделом. В его полномочиях значились щекотливые вопросы, связанные с поддержкой лиц, сомневающихся в своей или чужой половой принадлежности. Воля выбивал субсидии на операции, содействовал в решении споров, отстаивал неочевидную принадлежность заявленных гендеров… Нетребо настаивал, чтобы для совершения нотариальных и медицинских операций для ущемленных в гендерных правах меньшинств узаконили справки за подписью главы гендерного отдела. Воля очень не любил расставаться с деньгами, даже с чужими, и нажил кучу врагов, потому что придирчиво изучал и измерял синяки, после чего жестко отсеивал бытовые от производственных. Бытовые не подлежали оплате ни при каких обстоятельствах.
Судя по Волиным рассказам, жизнь порядком его потрепала. Тем не менее Воля имел хитрый раскосый глаз и живой ум, звериную интуицию и оформленную мускулатуру. Но самым главным его достоинством было безупречное умение взаимодействовать с людьми. Казалось, Нетребо мог одновременно находиться в нескольких лицах и нескольких местах, к тому же он имел допуск на третий этаж. В многочисленных интервью он отстаивал свою независимую гендерную принадлежность, хотя недоброжелатели распространяли грязные слухи о том, что предводитель отдела – многодетный моногамный отец традиционного семейства.
Как ни странно, главным конкурентом Воли по уровню влияния среди толеранов стал Георгий-Растаман, хотя в штат Толераниума пока не был принят. И протестующие, и отдел по связям с общественностью, и ювеналы, и даже финансисты недоумевали – как можно быть таким, с кем всегда и обо всем можно договориться! Как внештатный сотрудник Георгий щедро выписывал счета и ставил плюсики даже на заявленных в качестве полицейского беспредела кошачьих царапинах, бытовых ожогах и похмельном синдроме. Известный всему городу одноглазый ветеран уличной оппозиции Нельсон после атак своего бешеного кота регулярно получал содержание, которого вполне хватало и на прокорм животного. Помог ему в этом Георгий.
Еще одной заметной фигурой Толераниума стал бывший концертный директор Еремей Васильков, который в свое время прославился тем, что на подставные выступления двойников модных артистов набивал полные залы зрителей. За мошенничество Еремея наказали, но, освободившись после наказания, он стал еще изворотливее. Теперь его способности массовика-затейника пригодились для того, чтобы возглавить пиар-отдел Толераниума. Еремей мог в кратчайшие сроки нагнать толпу куда угодно. Агитацией Васильков не занимался, он пробуждал коммерческий интерес и изобретательно вылавливал народ с вокзала, из закусочных, подбирал возле винно-водочных отделов, дешевых гостиниц, дискотек и других одному ему знакомых мест. Еремей слыл невероятно успешным агентом по сбору народных масс и работал со всеми подразделениями по любым протестным направлениям. Васильков дорого стоил и нежно любил деньги.
Третий этаж Толераниума был засекреченным, таинственным и вообще закрытым для входа. По собственному желанию туда никто не ходил. Некоторых вызывали персонально, причем вызванные не всегда возвращались, а куда они девались после, никого не интересовало. Дальняя половина этажа и вовсе была перекрыта бронированными раздвижными дверями. Никто и никогда не видел, чтобы двери открывались или закрывались, и не слышал ни единого звука. Ночью сквозь плотно зашторенные окна третьего этажа пробивался мутный голубоватый свет.