Толераниум

Огородникова Татьяна Андреевна

– Возможно, обстоятельства, – вставлял Бергауз, будучи уверенным, что к столь многозначительной фразе придраться невозможно.

– Ну да, знаю я эти «обстоятельства»! – передразнила Софочка. – Она мне звонила перед тем, как провалиться в небытие. Я ее даже не узнала сначала, какой-то голос был странный. Она предупредила, что в ближайшее время не появится, так как у нее возник срочный и очень большой заказ на озеленение целого поселка. Понятное дело – промозглый серый ноябрь – лучшее время для ландшафтных работ, – не удержавшись, съехидничала Софья Леонидовна.

Это еще куда ни шло. Оскорбило Софочку то, что Лауру в последнее время то и дело видят общие знакомые в сопровождении человека, похожего на Баринова, а Софочка об этом – ни сном, ни духом! И даже Бергауз – почти муж – не говоря уже о вечно занятом Мише, не хочет с ней, Софочкой, поговорить об этом…

Аркадий Моисеевич до такой степени пронизан дипломатическим невмешательством во внутренние дела, что позволяет себе делать пространные замечания типа: «Софья Леонидовна, ваш интерес к матримониальным аспектам зрелых и одиноких людей может им не понравиться».

Бергауз, безусловно, прав, но раньше… Было просто немыслимо представить, что Лаура может что-то скрывать от Софочки, тем более – отношения с каким-то разведенным олигархом. «Плохой год, – думала Софочка. – Очень неудачный год. Миша слишком быстро повзрослел и закрылся, и Лаура ни с того ни с сего решила отдалиться…»

Софья Леонидовна была неисправимой оптимисткой, но очень не любила ждать. Она точно знала, что все встанет на свои места, но период между «плохо» и «хорошо» ее немного пугал. Спасибо, что есть нерушимый, как скала, и верный, как Санчо Панса, Бергауз. Этот точно ее не покинет в любой, даже самый страшный момент жизни.

Миша был вполне удовлетворен результатами осеннего сезона. Наконец-то началась его настоящая жизнь. На работе все складывалось безукоризненно: его награждают, почитают, возносят и воспевают. За ним присылают представительские автомобили, каждый из которых можно обменять на приличную квартиру, фанаты на сборищах визжат при одном его появлении, о нем пишет вся либеральная пресса мира, женщины обожают, подчиненные – трепещут. В Толераниуме Миша безусловный лидер, звезда… да что там – он властелин! Миша и хотел бы сравнить себя с кем-то, но из первопроходцев на ум пришел только Гагарин. Миша решил, что его миссия, пожалуй, поважнее, чем просто сесть в летательный аппарат и нажать пару кнопок. По крайней мере, в наше время этим никого не удивишь. Тем более что Гагариным занимались партия и правительство, а Мише приходится все делать самому.

Лаура проснулась поздно, потому что ворочалась всю ночь и в конце концов приняла снотворное. Теперь Лаура ненавидела свою жизнь. Ужасающие видения осатаневшего Миши внезапно возникали перед глазами в самые неожиданные моменты и в самых неожиданных местах. В продуктовом магазине память воскрешала посиделки у Софочки, в карандашных набросках ландшафтных проектов Лаура отыскивала Мишин профиль, на улице ей постоянно мерещилось, что за ней следят… Образ племянника менял измерения, перемещался в пространстве и, достигнув спальни, заново возвращал Лауру к повторному переживанию ни с чем не сравнимой, отвратительной, беспомощной и унизительной гадости. Куда делись ее уверенность и жизнелюбие! Только один способ помогал хоть ненадолго отвлечься от самоуничтожения. Она бегала. До страшной усталости, до изнеможения, до появления самого простого желания: принять душ и залезть под одеяло. Лаура вывела для себя простую формулу – депрессия смывается соленым потом. Элегантные рабочие костюмы и платья уступили место теплому спортивному костюму и беговым кроссовкам.

Мысль о Гагарине прочно засела в Мишиной голове. По дороге на работу он вспомнил документальный фильм, в котором огромные толпы людей с восторгом встречали своего любимца. Какая глупость! Когда-то Миша и сам хотел нравиться людям. Его родные помогли понять, что любовь – скользкая, сопливая, непостоянная. А ненависть – железобетонная, неискоренимая, вечная. Какая разница, по какому поводу тебя узнают… Только не надо так, как Гагарина. Без буйства. Пускай оглядываются, пихают друг друга в бок и перешептываются. Чтобы не приставали с просьбами об автографе, и вообще – почитали на расстоянии и тихо. Он решил прямо сегодня сделать тестовый выход в народ. Пожалуй, обойдется без Ковригина. Миша вышел из кабинета, одобрительно кивнул секретарю и показал рукой, мол, оставайся на месте, работай.

Ковригин дочитывал статью, которая заканчивалась словами: «Отсталое мышление порождает агрессию. Если и дальше так будет продолжаться, мы никогда не превратим свой народ в цивилизованное европейское общество». Бедственное положение мигрантов привлекло внимание прогрессивной общественности после вопиющего случая, описанного в мурманском «Буревестнике».

Героиня статьи проживала в Мурманске. Популярность

города в последнее время очень возросла, поскольку нелегальная тропа в счастливую Норвегию для мигрантов, которым надоели финики, бананы и жара, проходила именно через Мурманск. Добрая старушка, сверстницы которой уже давно разбежались по кладбищам, как-то встретила несчастного беженца с горящими черными глазами. Она позволила бедолаге отогреться в своей избушке и даже испекла для него пирогов с морошкой. Беженец по-своему расценил неограниченное гостеприимство бабули и ближе к ночи попытался овладеть ее внучкой. По незнанию русского языка мигрант совершенно не понял, что его желание и желание строптивой девицы не совпадают. Милая восьмидесятилетняя старушка так отходила гостя садовой лопатой, что тот неожиданно для себя стал понимать русский язык, который в дальнейшем усовершенствовал, находясь в больнице. Более того, он моментально пересмотрел свое ошибочное решение об иммиграции и мучительно захотел домой. Оказалось, на родине было не так уж и опасно. Старушка, несмотря на подмоченную репутацию, проявила остатки великодушия и под давлением общественности принесла в палату больного оставшиеся, правда, чуть зачерствевшие пироги с морошкой. Прогрессивной общественности этого показалось недостаточно. Она требовала призвать к ответу старушку, которая портит имидж страны, проявляет агрессию и нарушает международную конвенцию по приему беженцев, а также по созданию для них комфортных условий интеграции в общество. Сторонники либеральных взглядов не настаивали на тюремном заключении по причине преклонного возраста преступницы, но требовали публичного покаяния от бабули и субсидий от правительства в пользу фонда поддержки мигрантов. Гудели и социальные сети. За обилие нецензурных и унижающих достоинство беженцев выражений мнение несознательной части населения было удалено. Сознательные высказались за судилище. К бабуле был отправлен корреспондент либерального канала. Он долго убеждал ее принести извинения и согласиться со справедливым штрафом. В ответ трогательная старушка показала большой коричневый кукиш из крючковатых пальцев и предложила корреспонденту отправиться к его предкам по материнской линии. Впрочем, по мужской линии бабуля тоже его послала. Корреспондент вынужден был срочно ретироваться, поскольку к концу беседы у упрямой пенсионерки появился нехороший блеск в глазах. Новость о «беженой старухе» разлетелась со скоростью звука. В Толераниуме банальное восстановление справедливости с помощью садовой лопаты переквалифицировали в «самосуд международного масштаба».

Миша спустился на лифте, вышел во внутренний двор и, никем не замеченный, покинул территорию Толераниума.

На улице было малолюдно. Горожане почему-то обходили Толераниум стороной и с подачи злопыхателей распространяли о нем грязные слухи. Миша давно распорядился, чтобы отыскали шутника, который переименовал Дворец Толерантности в Дом терпимости, но пока что расследование не дало результатов. Гнусная инсинуация провокатора превратила оазис городской культуры и просвещения в мрачный пустынный квартал.

Стояла чудесная погода, какая редко бывает на стыковке зимы и осени, когда первый холодок ощущается, как утренняя свежесть, и при этом ярко светит солнце. Прохожие начали появляться в поле зрения по мере удаления Миши от Толераниума. Они зябко кутались в пальто и куртки, торопясь по своим делишкам, и не обращали внимания ни друг на друга, ни на Мишу. «Это не показатель, надо идти в места отдыха, где нет суеты и спешки», – решил Толеранин Первый. Дорога к торгово-развлекательному центру проходила через парк.

«Это неплохо, – отметил Миша. – Лишние поклонники не помешают. Если осмелятся обратиться за автографом, сделаю вид, что не расслышал…»

Переодевшись в спортивный костюм, Лаура застыла перед зеркалом, изучая свое отражение. На нее смотрела осунувшаяся, стареющая, никому не нужная баба со следами «былой красоты» и с зубной щеткой в руке. Лауру подташнивало, и она не смогла проглотить ни одной ложки овсяной каши. Тем не менее она заставила себя сделать зарядку. Зарядка взбодрила тело, но настроение оставалось на нуле, раздражало все, что она видела вокруг. Ясная погода, уличный шум и собственное отражение в зеркале… В такие минуты ей хотелось лечь в кровать и накрыться с головой одеялом. Она собрала волю в кулак и отправилась на пробежку. Изнеможение от усталости и боль в мышцах спасали от круговорота страшных мыслей. Свежий, почти звенящий воздух немного помог, дышать стало легче, но настроение по-прежнему оставалось гадким и злобным.