Толкач
Шрифт:
Здание, в котором помещался полицейский участок, очень уютным не назовешь. Вы не нашли бы в нем каких-то особых ситцевых занавесок, ни уютной кухни, ни современного мусоропровода, ни удобных стульев, ни собаки по кличке Рекс, которая влетает в гостиную с домашними тапочками в зубах. Его холодный каменный фасад выходил на Гровер-парк, по которому на юге проходила граница участка. Войдя в подъезд, вы попадали в квадратное помещение с голым деревянным полом и барьером, похожим на те, что ставят в суде. На барьере стояла строгая табличка:
«За
На первом этаже находились также камеры предварительного заключения, а на втором, за затянутыми сеткой окнами (окрестные мальчишки имели обыкновение швырять камни во все, хоть как-то связанное с законом) – раздевалка, канцелярия, следственный отдел и другие разнообразные клетушки, среди которых упоминания заслуживают мужской туалет (с писсуарами) и кабинет лейтенанта Бернса (без таковых).
Лейтенант любил свой кабинет. Он занимал его уже много лет и привык уважать это помещение, как садовник уважает старую истрепанную перчатку, которой для прополки пользуются невесть сколько. В таком участке, как 87-й, сорняки разрастались иногда слишком уж буйно, и в такие моменты Бернс жалел, что у него нет еще одной головы и лишней пары рук.
День Благодарения прошел трудно, а наступающее Рождество обещало быть еще хуже. Казалось, что каждый приближающийся праздник жители участка Бернса старались отметить многочисленными преступлениями. Поножовщиной в Гровер-парке никого не удивишь, но с приближением праздников его зеленые лужайки то и дело окрашивались кровью. За прошедшую неделю в парке было зарегистрировано шестнадцать драк с поножовщиной.
Из любимых занятий жителей участка следует назвать скупку и продажу краденого на Калвер-авеню. Там можно было купить все – от старой африканской маски до новейшего взбивателя яичных белков – если, конечно, прийти вовремя и с деньгами. И это несмотря на то, что закон считал скупку краденого мелким (если стоимость товаров меньше сотни долларов) и даже тяжким (если свыше сотни) преступлением. Закон не смущал профессиональных магазинных воров, которые промышляли днем и торговали ночью. Не смущал он и наркоманов, которые воровали, чтобы купить себе зелье. Не смущал он и тех, кто скупал краденое. В их глазах Калвер-авеню была самым большим в городе магазином уцененных товаров. Закон волновал только полицейских. Особенно он их волновал перед праздниками. В эти дни универмаги были переполнены покупателями, и воры в такой толпе чувствовали себя как рыба в воде. Покупателей ворованного тоже было предостаточно – как-никак всем предстояло делать рождественские подарки, а ничто так не подстегивает вора на новые подвиги, как быстрый сбыт. В этом году все, похоже, решили сделать рождественские покупки заблаговременно, так что Бернс и его ребята без работы не сидели.
Проститутки с Улицы шлюх тоже без работы не сидели. Что заставляло мужчин искать в Рождество экзотических развлечений, Бернс не мог понять. Во всяком
В предпраздничные дни и пьяных становилось больше. Что, черт возьми, мужчина не может промочить глотку в праздники? Конечно, может, закон не запрещает. Но пьянство слишком часто ведет к вспыльчивости, и не каждый может совладать с собой.
Так что же, мужчинам нельзя и подраться в праздник?
Конечно, можно.
Но когда пьянство приводит к мордобою, раздается полицейский свисток.
А от полицейских свистков у Бернса начинала болеть голова. Он любил музыку, но считал свисток очень скучным инструментом.
Бернс был религиозным человеком, и он благодарил Бога, что Рождество празднуется только раз в году. Ибо на Рождество шпаны в следственном отделе становилось заметно больше. Бог свидетель, что недостатка в ней никогда не было! Бернс не любил шпану.
Нечестность он воспринимал как личное оскорбление. Он зарабатывал деньги с двенадцати лет, и тот, кто считал работу глупым способом прокормить себя, не понял бы его. Бернс любил работать. Даже когда работы было много, когда от нее начинала болеть голова, когда приходилось расследовать самоубийство или убийство наркомана, Бернс все равно любил ее.
Зазвонил телефон. Бернс поморщился, потом поднял трубку и произнес:
– Бернс слушает.
Дежурный сержант, сидящий на пульте внизу, сказал:
– Ваша жена, лейтенант.
– Соединяй, – ответил Бернс угрюмо.
Он ждал. Вскоре послышался голос его жены Харриет:
– Питер?
– Да, Харриет.
Интересно, подумал он, почему женщины всегда называют меня Питер, а мужчины – Пит?
– Ты очень занят?
– Да, дорогая, дел невпроворот. Но минуту найду. Что случилось?
– Мясо, – сказала она.
– Что стряслось с мясом?
– Скажи, ведь я заказывала восемь фунтов мяса?
– Вроде бы. Ну и что?
– Так заказывала или нет, Питер? Ты помнишь, мы же говорили об этом и прикидывали, сколько нам потребуется. И решили, что нам надо восемь фунтов, верно?
– Да, похоже. Так что тряслось?
– Мясник прислал пять.
– Отошли ему мясо обратно.
– Не могу. Я уже позвонила ему, и он сказал, что очень занят.
– Очень занят? – переспросил Бернс. – Мясник?
– Да.
– А что ему еще делать, как не мясо продавать? Я не понимаю...
– Он, наверное, заменит кусок, если я сама приду. Но он не может прислать сейчас мальчишку-посыльного.
– Так пойди сама, Харриет. В чем проблема?
– Я не могу уйти из дома. Жду бакалейщика.
– Тогда пошли Ларри, – терпеливо сказал Бернс.
– Он еще не пришел из школы.
– Держу пари, что мальчишка станет великим ученым...
– Питер, он репетирует...
–...самым крупным в роду Бернсов. Он пропадает в школе с утра до вечера.