Только демон ночью (Часть 3)
Шрифт:
Выстрел и улетает к добыче в ореоле воздушных пузырьков трезубая стрела подводного ружья. Трепещет, свивается, бьётся на гарпуне серебрянное упругое рыбье тело. Синие резиновые ласты взбивают толщу воды вынося на поверхность, к солнцу, небу, сладкому глотку воздуха вперемешку с солеными брызгами втягиваемыми через шнорхель трубки, к качающемуся в волнах берегу дикого пляжа.
Потом все собираются у костра, чистят добычу, разводят костер. Краснеют свареные в морской воде прямо на берегу крабы. Дымится плов из мидий, вялятся на протянутой между кустами леске тушки рыб... Солнце... Небо... Настоенный на выброшенных волной водорослях воздух... Палатка, приткнувшаяся под кривым деревцем на склоне... И так год за годом...
– Всё, хватит, с меня.
– Заявила мама, решительно прервав дискуссию о закупках картошки на зиму.
– Никаких мешков, никаких запасов. Осточертело! Вы, что не видите, не понимаете происходящего? Да сейчас хуже чем пятнадцать лет назад, когда собирались уезжать первый раз. Этому безвольному болтуну разве можно верить? Процесс у него пошел! Да у него просто окончательно крыша поехала... Не верите мне, откройте газеты, почитайте вашу обожаемую Литературку, Лесото, Гурова... Мало? Взгляните на рожи в телевизоре.... Утопим жидов в москальской крови! Тоже мало? А напасти одна за другой... Чернобыль, Нахимов, Карабах... Нет, уж, вы как хотите, а мы с сыном уезжаем. Завтра же заказываю билеты на Вену, подаю на выезд...
– Доченька, ну куда же мы без тебя? Едем, так едем, может ты и права. Пацану скоро в армию, а в эту ... с дедовщиной, горячими точками, голодухой... я и сам бы не пошел.
– Вздохнув подвел итог дискуссии дед.
– Только вот военный билет сдавать, идти в военкомат ... ты уж пойди вместе со мной, поддержи морально. Мама пообещала и очертя голову кинулась в водоворот и суету сборов, поиска информации, спешной распродажи нажитого.
Для отъезда в чужие края требовались деньги и немалые. Нужно платить за отказ от гражданства, платить за билеты, платить за разрешенные законом полторы сотни долларов на отъезжающего, закупать бесчисленные носовые платки, льняные простыни, матрешки, столовые наборы, командирские часы, фотоаппараты, объективы, бинокли и прочую дребедень разрешенную к вывозу и предназначенную для продажи на итальянских блошиных рынках.
В дом приходили люди и уносили книги из домашней библиотеки деда. Некая торговая дама не мелочась забрала гамузом, отсель и до сель понравившиеся корешки подписных изданий вместе с попавшими в тон полками. Тревожно озирающийся тощий молодой человек с хитренькими, плутоватыми глазенками на несвежем сером лице уволок в обмен на тощую пачку денег фамильное серебро, бабушкину шкатулку и мою коллекцию монет. Исчезли мамины серьги и колечки, часики... Вместо них в комнатах появилось небольшое стадо разномастных чемоданов. Бедный, грустный эрдель с поникшим кургузым хвостом залезал в их разверстые пасти, укладывался поверх эмигрантской горькой поклажи и умащивая бородатую умную голову на скрещенные передние лапы смотрел полными слез грустными карими глазами на сборы, на непривычный сумбур в квартире, на нашествие посторонних неприятных людей.
С собакой оказалось проще всего. За его участие в авантюрном путешествии проголосовали единогласно все члены семьи и эрделька мог больше не опасаться остаться один. Знакомый ветеринар за умеренную сумму выправил необходимые для собачьей души бумаги, в досоафовском клубе служебного собаководства члены подкомиссии эрделей похмыкали, погыкали, но решили, что для собаки психологически трудно, практически невозможно, расставаться с владельцами, а травмировать нежную эрдельскую душу фанаты-собаководы ну ни как не могли. Умный пес моментально понял изменение жизненой ситуации и воспрял душой, вновь стал на охрану хозяйского добра, и однажды
Для приобретения опыта в торении эмигрантской тропы меня с дедом отпустили сопровождать очередных отъезжающих до Шереметьево-2.
Несколько взятых с боем на Курском вокзале такси, загроможденные чемоданами и сопровождающими подвезли нас к серой ненашинской громаде международного аэропорта. Невиданные ранее колясочки для багажа, иностранные самолеты на летном поле, рекламные щиты заморских фирм...
В самом дальнем углу, возле туалетов, копошилась на стульях, на полу серая, выпадающая из общего праздничного настроя, масса эмигрантов, обремененная горами чемоданов, детей, больных стариков, несчастных перепуганных собак, разношерстных, но одинаково разбухших баулов... В течение дня люди сидели в скорбном ожидании ночи, когда в опустевшем здании, вдали от лишних глаз начинался таможенный досмотр и оформление багажа.
Весь день мы бродили по эмигрантской резервации, прислушивались к разговорам, набирались опыта, пытались понять, что можно, что нельзя, запоминали рассказы о том как побеждали всесильную таможню некие легендарные личности еврейской, да и не только эмиграции.
Советская таможня... Сколько о тебе говорено разного, правдивого и не очень, горького и справедливого, сколько сложено былей и небылиц, составлявших непередаваемый эмигрантский фольклор. Эх, Чоп, Брест, Шереметьево! Эти славные словечки щекотали нервы, заставляли чаще биться сердца. Занятные были деньки.
В кучках эмигрантов рождались легенды об экзотических таможнях, о том как некие Миша и Раечка предпочли самолету и поезду автомобиль Жигули с прицепчиком. Правда, ничего хорошего из этой авантюры не вышло и при досмотре их несчастный автомобильчик бдительные стражи границы разобрали практически на запасные части в поисках валюты и драгоценностей. После досмотра бедные романтики дальних дорог тянули свое транспортное средство через границу наподобие Репинских бурлаков. Промаявшись несколько дней им правда удалось запустить жигуленка, и дотянув кое как до Вены сбыть несчастый механизм по цене металлолома за несколько тысяч шиллингов.
Мы с дедом переглянулись. Шилинги это много или мало? Дед побывал в Австрии во время войны, штурмовал Вену, но о шиллингах успел подзабыть.
Впрочем поездка на автомобиле нам всё равно не светила и мы перебрались к другой группке, где взлохмаченный молодой человек в очках повествовал о том, что всё еврейское население его городка укатило прямиком в Вену на туристических автобусах Совавтотранса.
– Извините, уважаемый, - Вежливо перебила рассказчика аккуратненькая беленькая старушка заботливо уложенная родственниками на сборную туристическую раскладушечку.
– Если это так хорошо, то почему все уехали автобусами, а вы таки летите самолетом?
– Ох, вей! Пока я собирался, решал, пока оформлял диссертацию... потом защищал ее. Наконец получил удостоверение кандидата наук... и решился ехать. Вы знаете, к тому времени уже не набралось евреев и на один автобус! Вот приходиться лететь...
– Не бойтесь, молодой человек. Я тоже лечу первый раз в жизни.
– Сообщила старушка, счастливо откинувшись на подушку.
Мы протиснулись между грудами багажа дальше, для нашей семейки автобус оказался слишком велик. Да и вообще, интеллегентный, научно-технический Харьков традиционно отправлял космополитов в Вену через Шереметьево-2 под звуки веселеньких маршей в чистеньких вагонах фирменного поезда. Так уж получалось, что беглецам доставались всегда одни и те же номера купе в вагонах состава. Это являлось большим удобством как для бдительных и любопытных чекистов, так и ушлых московских привокзальных рэкетиров, сдиравших последние жировые накопления при перевозке страдальцев в аэропорт. Но что оставалось делать?