Только для мужчин
Шрифт:
Правда, я состоял в комсомоле, но вступил в него по воле отца (отец и этот вопрос решил за меня).
– Почему? Ты не согласен с его идеями? – спросил отец и посмотрел на меня, слегка прищурившись.
Прищуренные глаза означали для него испытующий взгляд.
– Почему же не согласен?
– Тогда в чем дело?
– Просто неохота. У меня и так ни на что времени не хватает.
– Для другого у тебя хватает времени. С избытком. На все хватает, кроме самого главного.
– Ну, если ты считаешь, что это самое главное…
– А как же иначе?
Я не стал возражать. Попытаться переспорить
Кто-то сказал: если движешься вместе со всеми, тебе никогда никого не обогнать. Меня, однако, волновало другое: как бы так ухитриться, чтобы не двигаться вместе со всеми, чтобы не было надобности их обгонять? Ответ на первый взгляд предельно прост: тащиться позади. Да, но это лишь на первый взгляд. Ведь позади тоже тащится немало народу, и за ними – тоже. В общем, позади гораздо многолюдней, чем впереди.
Над этим вопросом я задумывался часто, вертел его и так и этак. И вот к какому выводу пришел: надо юркнуть в сторону, завалиться в бурьян да отлежаться хорошенько в тиши. Пускай обгоняют друг друга кому охота или топчутся на месте, создавая видимость, что и у них по части километража дела обстоят неплохо.
Инженер, последняя птица в этой клетке, все еще не показывается. Уходит намного раньше, чем я, и возвращается задолго до того, как я прихожу домой. Окна его комнаты смотрят на улицу и вечерами всегда светятся. Может быть, он печатает фальшивые деньги, а может, решает кроссворды – только он совсем не высовывает носа из своей берлоги, а если высовывает, то в мое отсутствие.
И вот однажды в субботу мы с ним столкнулись у входа.
– Вы товарищ Павлов?
– А вы – товарищ Илиев?
Я почему-то представлял, что он старик, как и два других моих соседа, а он оказался моложе меня. Он был без пиджака, в одной рубашке и в брюках из желто-зеленой ткани военного образца, хотя погода стояла прохладная. Смуглое мужественное лицо, открытый взгляд, волосы каштановые, росту среднего, особые приметы – никаких особых примет.
– Вы ведь журналист, – сказал Илиев. – Мне хотелось бы поговорить с вами.
– Заходите, когда вам удобно, – пробормотал я, надеясь, что это будет не скоро.
Однако он нагрянул ко мне в тот же вечер.
– Выпьете кофе? – спросил я, надеясь услышать: «Нет-нет, я после кофе не смогу уснуть…»
– С удовольствием.
Так что мы пили кофе, курили, а тем временем Илиев рассказывал мне о том, что недавно советские ученые разработали способ использования дыма, выбрасываемого из заводских труб, для получения из него азота.
– До настоящего времени предложение о фильтрации дыма у нас отклонялось – она требует очень дорогого оборудования. Но сама по себе очистка – очень прибыльное дело. Можно получить на миллионы левов азота, понимаете?
Что тут сложного, чтобы не понимать. Единственное, что мне непонятно, – почему своим дымом он забивает голову именно мне. Однако скоро и это прояснилось.
–
Мне следовало бы сказать, что газета не моя и что упомянутая проблема, при всей ее остроте, меня не касается, так как я работаю в другом отделе, но вместо этого отвечаю: да, разумеется, почему бы не написать, это же так интересно и прочее в этом роде. Словом, я всячески стараюсь его поддержать, только бы он поскорее ушел, но Илиев не обнаруживает такого желания, и мне приходится задавать свои идиотские вопросы:
– Ваши затеи, как видно, причинили вам неприятности? Я слышал, вам крупно не повезло.
Илиев смущенно смотрит мне в глаза. Его загорелые щеки слегка покраснели.
– Уволили. Но не только из-за моих «затей». – Он тянется к моим сигаретам, закуривает и говорит более непринужденно: – В сущности, мера была вполне уместна.
– Хотите сказать – заслужили наказание?
– Конечно. Видно, слишком уж круто я пошел вверх: инженер, главный инженер, директор комбината. Только вот когда я оказался на посту директора, на меня посыпалась такая пропасть вопросов, что я просто не знал, за что хвататься. Наверно, так я устроен – не могу думать о многих вещах одновременно. Пока моя голова занята чем-то одним, другого я касаться не должен.
– У вас ведь были помощники…
– Они-то меня и погубили. Особенно постарался заместитель по экономическим вопросам.
– И вас сняли.
– Да. Может, знаний у меня как у специалиста достаточно, но что касается организации и управления… Уже после первой проверки все стало ясно.
– Вы, похоже, не склонны драматизировать события, – констатирую я с некоторым разочарованием.
– Драматизировать события? Это случается от нехватки воображения. Или когда человек находится в болезненном состоянии.
– Одним словом, «по мне – хоть трава не расти»? Он окидывает меня быстрым взглядом, словно желая
удостовериться, не разыгрываю ли я его.
– Я не то хотел сказать. Но раз уж вы упомянули о траве, должен заметить, что трава бывает разная: одна растет, другая – нет. Чахлая гибнет, здоровая идет в рост – что же тут драматизировать?
– Гибнет не только чахлая, – замечаю я просто так. – К примеру, той, что попадает под колеса, не позавидуешь, а та, что в укромном местечке, растет себе и растет.
– Ну, уж вы слишком углубляетесь в философскую сторону вопроса!
– А почему бы нет?
– Мы всегда чересчур углубляемся, и в этом наша беда. А после начинаем драматизировать: попал под колеса, стал жертвой. Это порождает фаталистов, нытиков, отсюда же начинается мания преследования.
– А вы, кажется, тоже немало над этим размышляли?
– Как, вероятно, и вы.
– Вероятно. Но мне не свойствен ваш сугубо научный подход.
– Научный подход вас не должен раздражать. Без него не обойтись. Вся эта гамма, именуемая драматическими переживаниями, – душевные муки, печаль, апатия, страх, отчаяние – не что иное, как самые обычные, элементарные ненормальности происходящих в человеке физиологических процессов. Вы слышали про невромедиаторы?