Только для мужчин
Шрифт:
– Ваша ошибка в том, что вы сразу взгромоздили на себя непосильную задачу. Надо было попробовать свои силы на чем-то более простом. У вас есть чувство конкретности. Обстановка, фон даны прилично, они подсказывают визуальные решения. Почему бы для начала не попробовать себя на документалистике? Им там нужны молодые авторы, я тут как-то даже упомянул о вас, и, надо полагать, они что-нибудь вам предложат.
Он устремил на меня вопросительный взгляд, но я не был готов к ответу: в столь стремительном падении с высоты
Не сумев ничего прочесть на моем лице, редактор перенес взгляд на свои часы, которые, видимо, напомнили ему, что зря он теряет драгоценное время с каким-то непонятным типом.
– «Новые горизонты»… – бормотал он с нескрываемым чувством досады. – Уже само название звучит достаточно знакомо. Да и все остальное бесконечно знакомо. Конфликты-схемы, люди-схемы… Одним словом, вариации читаного и слышанного. Ну ладно, оставим это, но как вам удалось отобрать все самое безликое, самое пошлое?…
Теперь он, похоже, обращался не только ко мне, но и к целой толпе бездарностей, осаждавших его, отравлявших ему жизнь. Он словно забыл о том, что эти бездарности обеспечивали ему пропитание; ведь если бы в редакцию поступали только шедевры, наверняка можно было бы обходиться без редакторов.
– Обратитесь к живой жизни, оттолкнитесь от конкретных фактов, – развивал он генеральную мысль – Словом, начните с документалистики.
Он опять воззрился на меня, и я только теперь сообразил, что до сих пор не сказал ни единого слова и что ради приличия полагалось бы сказать хоть что-то
– Может, и начну… – неуверенно промямлил я
– О, вот это другое дело, – довольно кивнул редактор, которому я предоставлял наконец возможность распрощаться со мной.
Он встал, в три шага пересек кабинет и открыл дверь чуланчика, где помещалась секретарша.
– Мария, узнай, пожалуйста, на месте ли Гаврилов.
Так что пять минут спустя я шагал в Студню документальных фильмов, к упомянутому Гаврилову. Путь был неблизкий, и если бы на улице стояла жара или было слишком холодно, я бы поленился его преодолеть. Но было не холодно и не жарко, а так, прохладно, после табачного дыма и тяжелого духа парикмахерского одеколона осенний ветерок действовал на меня, словно бодрящий напиток, и я потащился к документалистике, от которой ничего особенного не ждал. Да и она не ждала меня.
– Вы уже второй, кого наш общий друг сегодня ко мне присылает, – досадливо вздохнул Гаврилов, когда я ему объяснил, откуда я. – А ведь он отлично знает, что план у нас еще не утрясен.
Даже не успев присесть, я хочу повернуться и выйти, но сидящий за столом человек все так же досадливо делает мне знак остаться.
– Да садитесь… Раз уж пришли. Почему бы не сесть. От него по крайней мере не разит парикмахерской.
– Тем у нас навалом. Значит, нужны и авторы. Но беда в том, что, как я уже
Я кивнул, хотя и не был особенно уверен, что могу специализироваться на строительной тематике
– Подберу для вас что-нибудь, но не сейчас. После одобрения плана.
Я снова кивнул и стал подниматься со стула.
Он опять досадливо машет мне рукой: погоди, мол
– Прежде чем поручить вам что-то самостоятельное я должен проверить ваши возможности. Moг бы предложить вам принять участие в одной коллективной работе. Ваш соавтор, если не ошибаюсь, где-то в тех комнатах.
Прежде чем я успел согласиться или отказаться, Гаврилов велел секретарше связать меня с упомянутым соавтором. Он сидел в пустой канцелярии, с сигаретой во рту, уставившись хмурым взглядом в вечернюю газету
– Когда я получу аванс? – спрашивает соавтор у секретарши.
– Пока не представите рукопись, не получите аванса, – отвечает она. И добавляет: – Вот вам подкрепление.
Лишь после этих слов он рассеянно смотрит на меня и, проводив взглядом бедра удаляющейся секретарши, бормочет:
– Ну и хрен с вами…
– Что-что? – обернулась секретарша.
– Ты читала Кафку?
– Я Кафку не читаю.
– Чему удивляться, – кивает он, почти довольный. – Зачем тебе его читать, если у вас совсем как у Кафки. Можно обивать пороги до посинения…
Но женщина, похоже, привыкла к его сетованиям потому что, не слушая его, исчезает за дверью.
– У вас есть какие-нибудь идеи? – спрашивает соавтор, когда мы остаемся одни.
– Не имею понятия, о чем, собственно, идет речь. Не обратив внимания на мой ответ, он пустился в
рассуждения, беседуя как бы сам с собой.
– Я привык обходиться малостью. Но для этих бюрократов что малость, что ноль – все едино. А за комнату платить надо, даже если ты ее делишь с другим. И чорба в столовке, как бы ни была невкусна, стоит денег. – Он снова вспоминает о моем присутствии. – А вы читали Кафку?
– Боюсь, что нет.
– Чего бояться? Я и сам его не читал. Понимаете, у меня какая беда: не могу читать. Если это дрянь, зачем читать? Если попадется что-нибудь умное, то первый же абзац заставляет меня задуматься. А как задумаюсь, забываю про книгу.
Я и сам, задумавшись, начинаю понимать, что с этим чокнутым ничего у меня не получится. Однако он тут же поймал мою мысль. Потом я понял, что у него особый дар – улавливать твою мысль, если он только обратит на тебя внимание.
– Значит, вы даже понятия не имеете, о чем речь?
– Понятия не имею.
– Что ж, ладно. Речь пойдет о никотине. Надо сделать фильм о вреде курения – может, перепадет лев-другой на сигареты.
При этих словах он бросил на пол окурок и небрежно растоптал его. Потом снова поднял глаза: