Только для мужчин
Шрифт:
– Ну, теперь у вас родились идеи?
– Я ничего не смыслю в вопросах воздержания.
– Я тоже. Более того, воздержание и я – две вещи несовместные. Однако мне это не мешает иметь собственные идеи. Миллион идей.
После этого соавтор позволил себе перевести разговор в несколько иную плоскость. Раз у меня отсутствуют какие-либо идеи, то не располагаю ли я хотя бы малостью того, что начисто у него самого отсутствует. Я сообщил ему, что у меня есть двадцать левов, и он заметил, что этого вполне достаточно, чтобы перенести нашу
С наступлением темноты мы очутились в корчме на бульваре Дондукова. В заведении было шумно и страшно накурено, что для моего соавтора послужило поводом уже после второй рюмки вернуться к затронутой теме:
– Вот видите – все живое курит. Некоторые делают две затяжки подряд, чтобы покрепче забрало. Другие так затягиваются, что до самых пяток пронимает. Курят и здесь, и на улице, и в парках, куда идут подышать свежим воздухом. Курильщики, вот они – мужчины и женщины, парни и девушки, даже дети по подворотням дымят; вот вам серия кадров, которые должны озадачить зрителя.
Мой соавтор показал официанту жестом: «еще по одной», смачно затянулся сигаретой и стал мне разъяснять:
– В кино все делает кадр, картина. Таким образом, показывая картины, вы внушаете человеку, сидящему в зрительном зале, что масса народу курит. А по скольку сигарет выкуривают в день? Много. Страшно много. Но и это надо втолковать, показывая картины. Каким образом? Он смотрит на меня, словно ждет ответа.
Официант принес водку. Прежде чем притронуться к рюмке, соавтор вынимает из пачки сигарету и, показывая ее мне, спрашивает:
– Какова длина?
– Вероятно, сантиметров пять.
– Семь. Ровно. Я измерял. А сколько сигарет курильщик выкуривает в день?
– Я – около тридцати.
– Прекрасно. Тридцать сигарет по семь сантиметров умножить на тридцать дней, потом – на двенадцать месяцев, а потом на тридцать лет… Вы представляете, сколько метров все это даст? Сделайте этот простой подсчет перед зрителем. Покажите все это в движении: пусть стремительно движется экспресс, пусть навстречу нам летят стальные рельсы, пока вы подсчитываете в метрах и километрах длину фантастической сигареты, которую курильщик выкуривает за тридцать лет жизни.
При этих словах он подносит к новой сигарете догорающий окурок, затем растаптывает его под столом и с мрачным видом пропускает глоток водки.
– А в объеме? Покажите, как машина выстреливает сигареты пачку за пачкой. Покажите, как пачки укладывают в ящики, как ящики громоздят один на другой, все выше и выше – целая гора ящиков, миллион сигарет, тридцатилетняя, норма курильщика.
Он смотрит на меня все с тем же мрачным видом и предлагает новый вопрос:
– А какова цена этого удовольствия? Автомашина «москвич» плюс полная обстановка квартиры. Покажите эту цену предметно. На обывателя это производит впечатление. Пусть люди видят, какие красивые вещи курильщик превращает в дым. А цена в другом смысле? Пускай об этом скажет врач-специалист. Возьмите
Он отпивает еще глоток и вдруг спрашивает:
– Вы лично почему курите?
– Так ведь… – запнулся я.
– Не знаете? Вы над этим не задумывались. У вас нет готового ответа. Покажите, что так обстоит дело и с другими глупцами, которые курят вокруг. Импровизированное интервью на улице, на вокзале, где угодно. Почему вы курите? – Откуда я знаю… потому что другие курят, говорит один. Вам курение доставляет удовольствие? – Нет, но если я не покурю, я места себе не нахожу, отвечает другой. Что вам принесло курение? – Бронхиальную астму, признается третий.
Соавтор продолжает развивать свою идею вплоть до четвертой рюмки:
– У нас принято строго предостерегать об опасностях, крутой поворот, высокое напряжение, огнеопасно… А сигареты рекламируются. Покажите поток броской западной рекламы: красотки щурятся от удовольствия, потягивая «Пелл-мелл», супермены в ковбойских костюмах раскуривают «Уинстон». А затем продемонстрируйте, как должно быть – на коробке сигарет надпись: «Внимание, яд!»
– Ваш сценарий готов, – объявляю я. – Мне непонятно, чем я могу быть вам полезен.
– Как чем? Его же надо написать. – И, не дав мне возразить, он продолжает: – Не то что я совсем не могу излагать свои мысли на бумаге. Делал это не раз, но получается не блестяще. Набор мыслей. Если даешь набор слов, это почему-то никого не раздражает, но если набор мыслей, люди морщатся. К чему такое нагромождение мыслей, удивляются они. Почему отсутствует путеводная нить? Мысли! На фига им разрозненные мысли! Им подавай текст, да чтоб он был как можно более ясным и непременно в виде стандартных страниц: на каждой столько-то строк и столько-то знаков в строке…
Так что пришлось мне писать сценарий, хотя и по его подсказкам. Когда же сценарий был готов, соавтор даже не стал его смотреть.
– Меня он уже не интересует. Сейчас я думаю о другом.
Получив деньги, я отсчитал ему половину, но он покачал головой:
– Нет, столько я не возьму.
– Да тебе больше полагается, – говорю я.
– Глупости. Идеи в этом мире не оплачиваются. Платят за машинописный текст, при условии, что страницы стандартные: на каждой столько-то строк и столько-то знаков в строке.
– Если идея не выражена в письменной форме, какой от нее прок?
– Вот именно. А потому возьми себе три четверти. В конце концов после долгих увещеваний он соглашается принять от меня треть суммы. Потом говорит:
– Кстати, что касается письменной формы, ты читал книги Диогена и Антистена?
– Нет.
– И не сможешь прочитать. Потому что их не существует. А вот идеи их помнят и сегодня.
Тут-то я и сообразил, что мыслитель Петко Пеев принадлежит к древней школе циников. Но потребовалось немало времени, чтобы я понял, что с этим человеком все обстоит не так просто.