Только для мужчин
Шрифт:
– Ну и ревнуйте!
– Да не стоит, наверное. Этот Илиев – малый хоть куда.
– Кто вас просит выступать в роли свата? – бросает моя квартирантка уже другим тоном.
– Что вы, что вы, я не хочу обрекать себя на одиночество!
– Л мне кажется, одиночество вам очень даже подходит.
– Не будем сгущать краски: «очень даже» – слишком сильно сказано. Просто я знаю по опыту: чуть только избавишься от одиночества – тут же и разругаешься с тем, кто тебя от него избавил.
– Мы с вами пока еще не ругались.
– Пока еще, – говорю я. – Но у нас все впереди.
Торжественное
Присутствие Илиева и мое совершенно естественно при наших дружеских связях с виновницей торжества. Но как ей удалось заманить сюда стариков, остается загадкой. Во всяком случае, оба притащились в гостиную, несмотря на то что по телевизору уже отзвучала песенка «Баю-бай, должны все дети ночью спать…» – Димов в торжественном темно-синем костюме в белую полоску. Великолепный этот костюм, однако, висит на нем как на вешалке – то ли когда-то был куплен «на вырост», то ли за долгие годы его владелец сильно усох. Что касается Несторова, то он не мог явиться ни в чем ином, кроме как в широкой зеленой рубахе с засученными рукавами – я полагаю, с засученными рукавами гораздо удобнее поддергивать кверху ремень, постоянно сползающий с толстого живота.
Итак, мы в полном составе, и Лиза любезно усаживает стариков в огромные кресла, чем-то похожие на массивные гробы – что ж, дескать, поделаешь, надо потихоньку привыкать к тому, чего не минуешь, – а мы, так сказать, молодые, устраиваемся не столь удобно, но тоже неплохо – на покачивающейся палубе корабля-дивана. Лиза, наша дама, посередине, а мы, кавалеры, по краям (хотя, если быть точным, инженер уселся не с краю, а совсем близко к нашей даме).
Словом, все начинается весьма и весьма добропорядочно и длится в том же духе, пока мы смотрим информационную программу. Может быть, так и дальше бы продолжалось, если бы показали какую-нибудь милую семейную хронику, которые смотрятся с таким наслаждением, что с первых же минут ты погружаешься в дремоту, но на беду вместо семейной хроники телезрителям предложена другая передача – что-то вроде «Человек и закон», о злоупотреблениях начальников продовольственных складов, причем начальники эти действуют не в одиночку, они связаны с экспедиторами, шоферами, работниками прилавка, так что имя им – легион. Конечно, заправляют «делами» две-три акулы коррупции, а все прочие – рыбешка, пробавляющаяся мелкими хищениями. И когда начинают эти хищения перечислять, я от нечего делать бросаю фразу:
– И на кой черт морочить людям голову такими мелочами!
– Мелочами? – рычит Борец.
– Это не мелочи, – вторит ему Рыцарь более кротким тоном.
Они неожиданно объединились против меня, и это меня успокаивает, хотя и ненадолго.
– Таких следует… – снова рычит Несторов.
– Расстреливать? – подсказываю я.
Он колеблется, потом отвечает:
– Отправлять в каменоломни.
– Куда-нибудь их отправят, – холодно замечает Димов. – Но что от этого изменится? На их место придут другие…
– И тех отправить куда следует! – упорствует Борец.
– К сожалению, все гораздо сложней, гораздо сложней.
Рыцарь оборачивается к Лизе, показывая, что он говорит ни в коем случае не Нестерову.
–
– Если мы начнем так рассуждать, то вернемся к теории Сталина, – снова оборачивается Димов к Лизе.
Несторов поднимает брошенную Рыцарем перчатку:
– И не ошибемся!
– Передача называется «Человек и закон», – встреваю в разговор я, поймав умоляющий взгляд Лизы.
– Человек обязан подчиняться закону, – сердито говорит Борец. – Что тут неясного?
– А вот он не подчиняется, – Димов снова глядит на Лизу. – Делает вид, что подчиняется, а сам крадет. Значит, нельзя рассчитывать только на принуждение.
– На что же рассчитывать, если мы вместо принуждения по головке гладим? – не унимается Несторов. – Таких надо
– Расстреливать, – подсказываю я.
– Да, зависело бы это от меня, я бы и расстрелял некоторых – срывается на сей раз Борец.
– Очень гуманно' – посматривает Димов в сторону дочери.
– Вот именно: гуманно! – подтверждает его оппонент. – Если поплатятся жизнью пятеро, это послужит уроком для остальных и спасет их от тюрьмы.
– На Западе только того и ждут, чтобы мы начали расстреливать, – бормочет Рыцарь в сторону Лизы.
– Ежели враг тебя ругает, ты на верном пути, – не сдается Несторов.
Поединок продолжается Лиза раз или два подтолкнула локтем Илиева, он пытается как-то примирить противников, однако они не склонны обращать внимание на его слова, ясно давая понять, что с младенцами дела не имеют. Передачу уже давно никто не смотрит, и она служит лишь фоном разразившегося скандала. Лиза пытается что-то сказать своему папочке, но он и ее теперь не замечает, хотя взгляд его обращен именно на нее. Наконец, воспользовавшись краткой паузой, Лиза успевает сказать отцу:
– Может, сыграем в шахматы? Говорят, ты лихой шахматист.
Старик сверлит ее подозрительным взглядом, но лицо его тут же смягчается:
– Почему бы не сыграть… Чем болтать попусту…
– А вы не хотите сыграть со мной? – спрашивает Илиев Несторова.
Однако его слащавый тон пришелся Борцу не по вкусу.
– В другой раз, – сухо отвечает он.
И чтобы показать, что он тоже не намерен попусту болтать, Несторов поддергивает кверху ремень и уходит к себе.
Партия «отец – дочь» абсолютно неинтересна и, к счастью, коротка. Днмов великодушно удерживает Лизу от легкомысленных ходов, но все равно она быстро проигрывает. Приходится мне сесть на ее место. У Рыцаря обнаруживается опыт, приобретенный в квартальном клубе, но уже в самом начале он допускает ошибку, которая и определяет исход игры.
– Сегодня я что-то не в форме, – признается он.
– Наверное, Несторов выбил вас из колеи.
– Несторов тут ни при чем, – пренебрежительно отвечает Димов. – Дело не в конкретном человеке, а в характере мышления: догматизм, допотопная философия. Слыхали вы его, этого допотопного философа: я бы их перестрелял, я бы их в каменоломни. Нет, надо идти спать, не то снова распсихуюсь.
Раз такое дело, мне не остается ничего другого, кроме как уйти к себе чтобы предоставить возможность молодым закончить в уединении скромный домашний праздник.