Только герцогу это под силу
Шрифт:
Теперь ему понятно было, отчего ей так не хотелось выходить замуж. Ясно, что это не являлось жаннодарковской решимостью быть старой девой-реформаторшей.
Луиза подняла к нему лицо.
— Я-я, правда, хочу твоего ребёнка. Наших детей. Я больше всего на свете хочу этого. Я смирюсь с этим. Я могу это сделать. Могу.
Она, натянутая как стрела, всё ещё стояла в его объятиях, и в глазах её ещё дрожали слезинки.
Проклятье, что ему делать? Если он пойдет на поводу её страха, сколько это продлиться? Ему следовало иметь
Если только, она сперва не умрет от страха в родах.
Саймон застонал. Как ему заниматься с ней любовью, зная, что неизбежное последствие этого наводит на неё такой ужас?
— Саймон, я уже в порядке. Если желаешь, можешь выкинуть тампоны. Я буду…
— Тш-ш, — прошептал он. Ему оставался единственный выбор. Проклиная себя за такую слабость и глупость, он потянулся и взял тампон. — Подними ногу, — сказал он.
Луиза непонимающе уставилась на него.
— Что?
— Мы кое-какое время будем поступать по-твоему. Пока ты не… почувствуешь, что можешь спокойнее думать о рождении мне детей.
— Ты не должен так поступать…
— Нет, должен, — решительно ответил он. — Я не хочу, чтобы моя жена тряслась в страхе, приходя ко мне в постель. А теперь подними ногу.
Когда она повиновалась, Саймон не до конца ввёл тампон, позволив ей самой завершить начатое.
Луиза подняла на него взгляд, и облегчение, отразившееся на её лице, пронзило его.
— Спасибо, — прошептала она.
Затем она поцеловала его, и Саймон, как никогда прежде, прильнул к её губам, пылко и отчаянно целуя её. Ему хотелось стереть всё, что обнаружилось теперь, забыть, что жена только что убедила его разрешить то, чего ни одни муж, в здравом уме, не позволил бы.
«Никогда не допускай, чтобы женские слезы доводили тебя до непозволительных поступков», — возвещал дедов голос в голове.
Он клял Монтита, затем себя, что его «петушок» так же предсказуемо вставал по стойке «смирно», как Раджи, завидевший птичку. Иисусе, он обезумел. Вдобавок, он, по-видимому, не мог самостоятельно помочь себе, когда был с ней.
Луиза, должно быть, почувствовала его возбуждение, так как прервала поцелуй и, прищурившись, уставилась на него.
— Мы теперь отправимся в постель? — хрипло, приглушенным голосом, спросила она.
Саймон отвёл взгляд и заметил их отражение в зеркале — переплетенные ноги, свою эрекцию, и её, до сих пор стоящую с поднятой на табурет ногой. Её ночная рубашка, подтянутая до талии, обнажала его взгляду её интимное с шелковистой кожей местечко.
«Петушок» его ещё больше увеличился, и его обуяла крайнее желание овладеть ею здесь, прямо так.
— Обернись к зеркалу, — приказал он.
Когда Луиза, чтобы повернуться, начала снимать ногу с табурета, он произнес:
— Нет, оставь её там. Я хочу видеть каждую твою частичку. Я хочу видеть, как прикасаюсь к тебе.
Хотя лицо её вспыхнуло от смущения, она исполнила
У Саймона пересохло во рту. Он сдернул через голову её ночную рубашку, затем отделался от своего домашнего халата. Двигаясь позади, он одной рукой обнял её, чтобы ласкать грудь, в то время как другой — перебирал нежную плоть меж её ног. Лицо Луизы стало таким же розовым, как та плоть, вдобавок она издала стон удовольствия, от которого его «петушок» стал крепким, словно железо.
— Временами, Луиза, — выдавил он, — я беспричинно хочу тебя. — Он потер вверх-вниз своей возбужденной плотью между её ягодиц, только чтобы она знала, каким твердым он становится из-за неё.
Её пристальный взгляд стал знойным, и она потянулась назад, словно намереваясь поласкать его «петушка».
— Нет, — Саймон отвёл её руку. — Положи руки на стол. Я хочу взять тебя вот так, сзади, в то время как ты наблюдаешь. — Он продолжал грубо шептать возле её уха: — Я хочу, чтобы ты видела то, что вижу я, двигаясь в тебе. — Он прикусил мочку её уха. — Я хочу, чтобы ты видела дурманящую картину, которую являешь собой, ту, что целыми днями снедает меня.
Луиза, с затуманенными черными глазами, сделала, как он сказал, подалась вперед, чтобы расположить руки перед собой. Её волосы каскадом заструились вниз перед ней, закрывая её грудь, и Саймону пришлось подобрать их и закрепить петлей на одном плече, чтобы он мог вволю наглядеться на неё.
Боже, как на него подействовал один лишь её вид в тусклом сиянии свечи. Её лицо, залитое румянцем, и груди, покачивающиеся между её рук, словно зрелые плоды, — Луиза выглядела ранимой и очаровательной, и такой эротичной, что едва не сводила его с ума.
«Никогда не позволяй женщине управлять тобой с помощью твоего „петушка“».
Саймон выкинул из головы дедов голос, затем резко раздвинул ей ноги в стороны, ликуя, когда она ахнула от удивления. Он неспешно превратил её «ах» в стон, кругами подбираясь, чтобы потереть её гладкую плоть. И когда жена прижалась к его пальцу, страстно желая еще больше прикосновений, его накрыла стремительная волна триумфа. Наверно, Луиза слишком сильно воздействовала на него, но, по крайней мере, и он оказывал на неё не меньшее воздействие.
Затем её глаза стали медленно закрываться.
— Нет! — пророкотал он у её шеи. — Ты должна наблюдать, как я беру твое прекрасное тело.
Открыв глаза, она мятежно уставилась на него.
— Я хочу, чтобы ты вошёл в меня.
— Нет, только когда ты не сможешь больше это выносить, — произнес Саймон, затем начал изводить её нежную маленькую жемчужину, омывая её, поглаживая, — именно так, как он знал, нравилось ей. — Я хочу, чтобы ты умоляла, Луиза.
Луиза улыбнулась ему в зеркале.