Только между нами
Шрифт:
Я киваю ему в знак согласия. Посидели действительно отлично. Обсудили конференцию, последние новости экономики и о личном тоже поговорили. Оказывается, Голдобин успел стать дедом. Настя, его дочь, недавно родила.
Мы выходим на улицу. Я снова достаю сигарету, прикуриваю. За два дня пребывания в Москве успела уничтожить больше половины пачки, а это для меня много. Матвей тоже курит, но его внимание целиком занято Войтюком. Тот увлечённо рассказывает о чём-то, явно связанном с работой. Я узнаю этот тон и азарт в его глазах.
Чуть поодаль от них Вера говорит по телефону. У неё приятный голос: порхающий, мелодичный. Сорвавшийся ветер доносит до меня запах её духов. Я знаю этот аромат и, на мой вкус, он ей не слишком подходит. Он для кого-то постарше. Но это я, скорее всего, придираюсь.
Освободившийся Данил идёт ко мне, на ходу раскрывая объятия:
— Стелла, рад был повидаться.
Усмехнувшись, я зашагиваю в них, обнимаю в ответ и похлопываю его по спине.
— В любое время я и мои женщины будем рады тебя видеть. Звони, пиши. Номер ведь не выкинула?
Телефон Войтюка у меня есть, но звонить я ему не решалась. Тогда казалось, что с моим уходом от Голдобина должны оборваться и старые связи.
— Когда в следующий раз буду в Москве, обязательно заеду, — искренне обещаю я. — Жене и Лизе привет.
Голдобину успел кто-то позвонить, и кроме Матвея, мне больше не с кем прощаться. Кажется, прибыло их с Верой такси, судя по тому, что она сверяется с номерами.
— Рада была повидаться, — говорю я, встречаясь с ним глазами. — Как-нибудь ещё увидимся.
И надеюсь, когда это произойдёт, мне не будет настолько больно.
— Как ты до дома доберёшься? — Нахмурившись, Матвей оглядывается по сторонам. Ищет моё такси.
— Вызову машину чуть попозже. Хочу немного прогуляться.
— Матвей, мы едем?
Вера встаёт рядом с ним и, повернувшись, радужно мне улыбается:
— Всего вам доброго, Стелла! Приятно было познакомиться.
Лицо Матвея становится напряжённым. Он будто не знает, как поступить. В груди дёргает, крутит. Он не может так. Манеры подсказывают ему, что меня нужно проводить.
— Всё в порядке, — как можно расслабленнее улыбаюсь я. — Поезжайте.
Матвей продолжает стоять на месте. На лице Веры мелькают недоумение и растерянность. Она переводит взгляд с него на меня, непонимающе моргает.
— Ну и где ты тут гулять собралась? — подаёт голос Голдобин, закончивший телефонный разговор. — Небезопасно. Пойдём, довезу тебя. Вместе прогуляемся.
Невидимая нить, неожиданно натянувшаяся между мной и Матвеем, исчезает. Всё правильно. Голдобин молодец, что предложил. Ни к чему добавлять себе мучений.
А у эмоций, оказывается, совсем нет возраста. Когда они тебя забирают, становится плевать на всё. Правда, потом на помощь приходят мозги, и всё встаёт на свои места. Но на мгновение мне очень хотелось… Так сильно хотелось чуда.
Оторвав взгляд от
— Спасибо, Сергей Витальевич. — И шутливо уточняю: — Спорить, так понимаю, бесполезно?
— Бесполезно конечно, — в тон мне отвечает он. — Садись в машину давай.
Я иду к БМВ, обняв себя за плечи. Кашемировый свитер не спасает: тело колотит озноб. Перед тем как опуститься в салон, я не выдерживаю — оборачиваюсь. Матвей помогает Вере садиться в такси, придерживая дверь. Может быть, они живут вместе. Почему нет? В их возрасте это нормально.
Словно почувствовав мой взгляд, Матвей тоже оборачивается. Я не собираюсь прятать глаза. Не сейчас. Перед лицом финального расставания любая фальшь ощущается лишней.
«Пока», — выговариваю беззвучно и делаю самое сложное: улыбаюсь ему глазами, вкладывая в них всю свою искренность. Пусть у тебя всё будет хорошо.
Ответа не получаю, потому что Леонид, бессменный водитель Голдобина, закрывает за мной дверь. Я прикладываю ладонь к груди, пытаясь притушить мучительное клокотание, и снова улыбаюсь — теперь только ртом — едва рядом опускается Сергей Витальевич.
— На Зубовский, Лёня, — негромко распоряжается он и приподнимает брови: — Ты же не переехала?
— Нет. — Я откашливаюсь, потому что в горле встал ком. Такси Матвея и Веры в эту секунду трогается с места. — Нет, я всё там же.
— Катерина сейчас в Испании с внуком нянчится, — рассказывает Сергей Витальевич, пока мы делаем второй неспешный круг вдоль моего дома. Гуляем, как он и обещал. — У зятя сборы, и Настя, чтобы в четырёх стенах не чахнуть, решила махнуть к морю. У нас же там дача, если помнишь. У Саши ещё аллергия началась, вот и решили иммунитет поднять.
— Взрослая совсем стала дочка, да? Я помню, как она школу заканчивала.
— Не говори. Время так быстро летит. И чем старше становишься, тем быстрее.
Повисает молчание. Но оно не тягостное, а живое, правильное. Оно нужно для того, чтобы прочувствовать сказанное.
— Сергей Витальевич. — Дождавшись, когда Голдобин на меня посмотрит, я озвучиваю то, что давно хотела: — Знаю, что тогда своим уходом я сделала вам больно, и хотела сказать…
Голдобин морщится и поднимает руку, призывая меня остановиться.
— Лишнее, Стелла. Я с годами тоже многое пересмотрел. Иначе не ходили бы мы тут с тобой.
— Я помню ваши принципы и ваше отношение…
— Я ведь тоже бываю не прав. Людей нельзя держать на привязи. Не вещи же. Сам недавно понял — когда дочь замуж выдал и в Детройт отправил. Тяжело было очень. Ну ты меня знаешь же. Предпочитаю, чтобы свои были рядом, а тут такое… Видишь, как бывает. Умный-умный, а только в пятьдесят семь осенило, что любовь — это в том числе умение отпускать.
Проглотив очередной ком в горле, я киваю.