Только между нами
Шрифт:
Я не могу ему отказать, поэтому просто пячусь назад, пока Матвей заходит в квартиру. Можно было догадаться, что он появится. Он знает адрес. Был здесь со мной.
Моё отступление ограничивается прихожей. Дальше я его не пущу, иначе всё было зря. Я ведь тоже не стальная. Чуть больше шагов назад, чуть больше вольностей и переглядываний — и я сдамся. О, как часто я представляла это за последние несколько дней! Сдаться. Закрыть глаза на злопыхания внешнего мира и снова впустить Матвея в свою жизнь. Это как прервать изнурительное голодание, которое истощило тело до выступающих костей. Выпить ледяной
— Тебе нужно сказать то, что ты хочешь, а потом придётся уйти. Мой рейс завтра утром, я ещё не до конца собралась.
Это мучительно — продолжать делать ему больно. Выставлять из своей квартиры, как будто в мире есть хоть что-то важнее, чем он.
Матвей лезет в карман джинсов. Его рука проскальзывает легко, потому что он сильно похудел и вещи на нём болтаются. Я машинально слежу за его движениями — оторваться попросту нет сил. Что-то красное вспыхивает у него между пальцами и приобретает форму прямоугольника на раскрытой ладони.
Увиденное лишает меня возможности дышать. Кольцо. Он притащил кольцо.
— Стелла… Выходи за меня, — его голос хриплый и сбивчивый, глаза впились в мои. — Если ты не веришь, что всё серьёзно… Это доказательство. Для меня брак — это серьёзно. Навсегда. Здесь и сейчас я тебе говорю, что не захочу никого другого… Что ты для меня всегда будешь той самой… Такой же, какой я увидел тебя в первый день… Самой красивой из женщин. Годы этого не изменят… Потому что я люблю тебя всю.
— Ты спятил, Матвей… — сиплю я, глядя на знакомое золотое тиснение в бархатных внутренностях. Обручальное кольцо, подаренное Романом, принадлежало этому ювелирному дому. — Верни его… Это огромные деньги.
— Стелла… Я серьёзно. Выходи за меня.
Я продолжаю ошарашенно смотреть на его ладонь. Он потратил всё, что у него есть.
— Перестань. Я не выйду. Тебе нужно его вернуть.
Матвей так резко и быстро шагает ко мне, что я не успеваю отшатнуться. Его раскалённые пальцы перехватывают мою ладонь и вталкивают в неё коробку.
— Можешь выбросить, если захочешь. Оно твоё… Для тебя.
Зубы начинают отбивать чечётку, пытаясь сдержать подступающие рыдания. Я снова как одержимая мотаю головой. Меня сразила немая истерика. Разрушительных чувств так много, что им тесно в теле и они с каждой секундой завоёвывают для себя всё больше места, забираясь туда, куда не должны. Жалят мозг, сочатся наружу сквозь ушные раковины. Поэтому в ушах стоит такой невыносимый гул и начинает раскалываться голова.
Серая толстовка Матвея отдаляется, теперь виден только её капюшон. Дверь оглушительно хлопает, и одновременно с этим тело складывается пополам, извергая из себя громкое всхлипывание. За ним ещё одно. И ещё. Глупый романтичный мальчишка. У тебя будет столько всего… Столько… А ты потратил на это кольцо все свои деньги.
45
Два года спустя
Стелла
— Желаете что-нибудь из напитков? Воду, кофе, бокал просекко? — Миниатюрная девушка в форме авиакомпании старательно изгибает накрашенные губы в улыбке. — Может быть, чай?
— Кофе, —
Пассажиры, мальчик лет пяти и маленькая девочка, сидящая на коленях у плечистого короткостриженого мужчины, заёрзали и закрутили головами.
«Хочу конфету!» — разносится по салону исковерканная возрастом детская речь.
— Конфету ты съела в аэропорту, Рената, — строго произносит темноволосая молодая женщина с соседнего кресла, очевидно её мама. — Много сладкого нельзя, иначе испортятся зубки.
— Ну пап…
— Дай ей конфету, Аина, — неожиданно вступается за дочь мужчина и, подтянув девочку поближе, касается губами пухлой розовой щёчки. — Зубы у неё всё равно выпадут, так что пусть портит.
— Разве дело только в этом, Арсений? — восклицает супруга, глядя на него с искренним возмущением. — Помимо зубов есть ещё органы пищеварения. Что хорошего в том, что у ребёнка появятся диатез или экзема?
— Аина, — с непробиваемой невозмутимостью повторяет мужчина, — дай Рене конфету. Ничего страшного не случится.
Тяжело вздохнув, мама девочки лезет в сумку и извлекает оттуда хрустящую упаковку леденцов.
— Но это последняя, — предупреждающе говорит она, по очереди глядя на мужа и хитро заулыбавшуюся дочь.
Поняв, что засмотрелась, я возвращаю глаза к застывшей стюардессе, которая всё это время терпеливо ждала, пока я налюбуюсь милой семейной перебранкой.
— Вам понадобится плед или…?
— Ничего не нужно, спасибо. Кофе чёрный, пожалуйста. Без сахара.
Одарив меня финальной улыбкой, девушка переключается на соседа — мужчину лет шестидесяти с пастозно-багровым лицом. Его вид пугает меня с той минуты, как мы заняли свои места. Он вообще нормально себя чувствует? Не хотелось бы совершать экстренную посадку.
Убедившись, что голубоглазая малышка получила желанную конфету из рук великодушного отца, я отворачиваюсь к иллюминатору. На испещрённом царапинами стекле оседают капли дождя.
«Это Питер», — вспоминаю я извечную присказку Разумеева. В Москве сегодня солнечно — я проверяла прогноз. Всего час перелёта, и такая огромная погодная разница. Под рукавами пиджака неожиданно собираются мурашки, и мне приходится быстро растереть плечи. Зря я отказалась от пледа. Да и от просекко тоже. Волнуюсь? Похоже на то. Комфортное, анатомически подогнанное кресло бизнес-класса сейчас ощущается жёсткой табуреткой, сердце потеряло размеренный ритм. Я не знаю состава участников сегодняшней конференции, но догадываюсь, что компания Голдобина тоже в списке. А если она в списке, то есть вероятность…
— Ваш кофе, — звучит надо мной.
Вместе с чашкой на выдвинутый столик опускается свежая пресса: журнал и газета. Я вдыхаю бодрящий аромат зёрен и раскрываю журнал. Бездумно и быстро листаю его, изредка задерживаясь взглядом на заинтересовавшей рекламе и броских лозунгах, до тех пор пока не натыкаюсь на знакомое лицо. Интервью Романа посвящён целый разворот с присовокупленной по центру фотографией. По привычке всматриваюсь в его черты. За два года они будто сильнее ужесточились, и седина на висках стала заметнее. А в целом он всё тот же.