Только не дворецкий
Шрифт:
Пул кратко законспектировал лекцию мистера Ладцингема; закончив, инспектор задумался, а затем спросил:
— У мистера Кэтлинга были какие-нибудь неприятности, крупные или мелкие?
Декан покачал головой:
— Едва ли. Он не знал, что такое неприятности, должен заметить.
— Долгов нет?
— Не больше, чем у пятидесяти процентов членов этого колледжа, — вероятно, несколько счетов от портных и фотографов!
— Враги?
— Ничего серьезного. Конечно, он всем порядком надоедал своими шуточками.
Пул рассудил, что пропавший студент сидел у декана в печенках.
—
Прежде чем декан смог ответить, в дверь постучали, и после приглашения Ладдингема в комнату вошел высокий сухопарый человек лет шестидесяти, с обвислыми рыжеватыми усами, одетый в мантию и академическую шапочку.
— Ладдингем, — сказал он, — я заскочил к вам, возвращаясь с лекции, чтобы спросить, нет ли новостей о Кэтлинге.
— Боюсь, нет, Кэйзер, — ответил декан. — Однако не сомневаюсь, что сегодня он вернется.
Он даже не пытался представить друг другу своих гостей. Высокий преподаватель нервно перевел взгляд с декана на Пула, перебирая свою мантию.
— Так странно, — сказал он, — так грустно, очаровательный юноша с такой живой душой!
Он умолк, тяжело вздохнул и, резко развернувшись, большими шагами вышел из комнаты.
Пул вопросительно посмотрел на декана.
— Профессор Кэйзер, — ответил последний, явно не желавший распространяться о чем-то, не имеющем отношения к делу. — С кафедры египтологии, член этого колледжа. Вы спрашивали, когда Кэтлинга видели в последний раз: его скаут [100] отнес ему ленч в обычное время, в час тридцать, тогда юноша был у себя, и с тех пор никто, судя по всему, его не видел. Не видели, как он вышел из колледжа, но, весьма вероятно, он мог выйти незамеченным, если привратник был занят: говорил по телефону или делал записи в своем журнале.
100
Скаут — так в Оксфорде называют университетских слуг.
— У Кэтлинга была машина?
— Да, в гараже «Сити Мотор Компани», на Брстер-стрит, но он не брал ее в тот день — и потом тоже.
— Его кто-нибудь видел на станции?
— Я не спрашивал, это скорее в компетенции полиции.
Получив от Ладдингема приблизительную оценку долгов Кэтлинга и кое-какие сведения о его привычках и характере, Пул встал:
— Могу я получить недавнюю фотографию мистера Кэтлинга и побеседовать с его друзьями?
Декан задумался.
— Да, — сказал он, — я пошлю за Монашем, он уже должен был вернуться с лекции по логике. Он познакомит вас с другими и достанет фотографию. Вам лучше воспользоваться моей третьей комнатой, я хотел бы, чтобы вокруг этого дела было как можно меньше шума. Может быть, вы попросите тех, с кем будете беседовать, чтобы они не распространялись об этом, хотя вряд ли на это можно рассчитывать.
Десять минут спустя Пул в крошечной комнате, которую декан оборудовал под дополнительный кабинет, разговаривал с Криспином Монашем, сверстником Кэтлинга и его близким другом. Монаш был крепкий, лишенный воображения молодой человек, который увлекался греблей. Он изложил Пулу простые
По его словам выходило, что Кэтлинг не был такой уж легкомысленный юноша, какого представил себе Пул из рассказа декана. Он, безусловно, любил розыгрыши и переодевания (он уже был выдающимся членом Оксфордского студенческого драматического общества), но он также был последователен в своей решимости хорошо закончить университет и пойти по стопам отца в политике. Монаш находил, что его друг в последнее время был весьма обеспокоен своими финансами, но не до такой степени, чтобы пойти из-за этого на какой-то отчаянный шаг.
— Он никак не дал вам понять, что в пятницу может произойти что-то необычное?
— Нет. Не думаю, что видел его где-нибудь, кроме как в «Роллерсе». Мы, как правило, редко видимся до чая: у нас разные предметы, днем у меня гребля, а он ничем серьезным не занят — сквош иногда. Не имею ни малейшего понятия, что он задумал.
— Скажите мне откровенно, сэр, как вы думаете: это мог быть розыгрыш или самоубийство?
Монаш обдумал вопрос.
— Пожалуй, нет, — сказал он. — Будь это розыгрыш, едва ли он зашел бы так далеко. А самоубийство — это точно не про него… Во всяком случае, мне кажется, он не такой человек. Я не знаю, что и думать.
— А что насчет его друзей? Его любили?
— О да, он был такой компанейский парень. Уиллан, он уже в сборной, Коллерак и Вэйс — его ближайшие друзья, ну и я тоже. Они скажут вам то же самое, что и я.
— А враги у него есть?
— Не думаю. Конечно, кому-то он не нравился, часто издевался над зубрилами, но ничего серьезного.
— А преподаватели?
— Опять же, молодым он нравился — он их развлекал, а те, что постарше, декан там и другие, смотрели на него косо, думали, наверное, что он слишком далеко заходит.
— Кое-кто из пожилых, кажется, ему симпатизирует, — сказал Пул. — Профессор Кэйзер вот только сейчас, когда я беседовал с деканом, справлялся о мистере Кэтлинге и, кажется, был расстроен.
— Старый Кошатник? — Монаш был удивлен. — Я думал, он злится на Джерри больше всех. Этот зануда устроил собственный музей в своих комнатах, и Джерри смеялся над ним: делал вид, будто его заинтересовала какая-то засохшая гадость, Кэйзер всегда был падок на это. У него не все дома, мне кажется, ну и Джерри водил старика за нос, пока не вывел из себя. Я думал, он Джерри терпеть не может.
— По всей видимости, это не так, сэр. Я заметил, что пожилым людям даже нравится, когда молодые смеются над ними, если это не со зла. Теперь мне необходимо увидеться с другими его друзьями. Не могли бы вы привести их ко мне?
В течение следующего часа Пул выслушивал господ Уиллана, Коллерака и Вэйса, но не выяснил ничего важного; правда, первый из них был уверен, что Джерри Кэтлинг уехал с компанией, которую на прошлой неделе встретил в театре и с двумя членами которой тут же завязал пылкую дружбу. Очевидно, самое время было перестать слушать и начать смотреть. По просьбе Пула Ладдингем послал за скаутом Кэтлинга, Пелфеттом, и велел тому показать мистеру Пулу комнаты пропавшего и предоставить инспектору любую информацию, какую он попросит.