Только не я
Шрифт:
– Что задумалась? – всматривается мне в лицо Дима. – Я правд, да?
Ладони парня стальными клешнями впиваются в мои плечи и в буквальном смысле выдергивает меня из рук девчонок.
– Идите, нам надо поговорить, – кидает он через плечо ребятам.
– Дим, пусти, – трепыхаюсь я в его захвате. – Ты мне делаешь больно, – голос дрогнул.
И тут же рядом появляется Вера.
– Отпусти, – шипит она и хватает парня за руку.
– Слушай, ты, – он смотрит на Веру, а во взгляде ненависть неприкрытая, –
– Дима, – выдыхаю я, а у самой все внутри колотится. Да то же за день такой, всего-то хотела чая попить. – Отпусти, – твердость в голосе меня саму поразила, думала, дрогнет голос, но нет, – руки убери. Я не хочу спорить и не хочу оправдываться. Моей вины здесь нет никакой, так получилось.
Парень отпускает мои плечи.
– И ты не имеешь права так разговаривать с Верой, – я разворачиваюсь, потираю места, на которых, скорее всего, останутся синяки, и подталкиваю девушку в сторону комнаты.
Она, конечно, нехотя идет, я чувствую это по ее каменному телу, которое без удовольствия подчиняется. Если бы не я, она бы Димке точно вцепилась в лицо.
Дима догоняет нас почти у двери комнаты. Слышу его дыхание сзади. Оборачиваюсь. Смотрю долго, изучающе. Девчонки заходят в комнату, оставляя нас наедине. Последний зашла Вера, оставила дверь приоткрытой. Я ухмыльнулась про себя. Верка странная, то готова на парня броситься без оглядки, то может бросить в тот момент, когда больше всего нужна.
– Ясь, ты меня прости, а, – Дима делает шаг ко мне, но я отступаю к стене.
– Дима, давай поговорим позже, не сейчас, – не смотрю на него, не хочется, первый раз такое со мной. Даже совесть внутри кольнула, ведь в голосе слышится искренность.
– Я не хотел. Я просто испугался за тебя, – говорит он и делает осторожный шаг, а я снова отступаю.
– Дим, не сейчас, давай, позвоню тебе позже. Одна хочу побыть, – оглядываюсь на дверь, давая ему понять, что больше нет смысла разговаривать.
– Ты не будешь одна, – бурчит он себе под нос.
– Дим, не обижайся, я позвоню, – это были мои последние слова, потому что после них я нырнула за дверь и, захлопнув, повернула защелку замка.
Прислушиваюсь к звукам снаружи. Тишина. Видимо, ушел. Приваливаюсь спиной к холодному полотну и медленно сползаю вниз. В голове неожиданно становится тяжело, но ровно через минуту понимаю, от чего. От обиды, от слез, от того, что некому за меня заступиться, от того, что любой может обидеть, и никто не постоит за меня. Сначала слезы лились маленькими дорожками, оставляя на уголках губ соленый след.
– Есения…
Стоило услышать в голосах девчонок жалось, и я зарыдала в голос. Уткнулась лицом в коленки и сделать ничего не могу, только и получается сквозь рыдания рвано дышать, чтобы не задохнуться от этой несправедливости. Внутри словно волной цунами поднимается
В голове будто набатом бьются слова.
Если кто-нибудь узнает, что здесь произошло, пожалеешь, что на свет родилась, поняла, дрянь детдомовская? – выплевывает Рита каждое слово. – Даже если Василисе влетит, помни, что есть еще мы. Поняла?
Я промолчала. Я знала, что будут угрожать, и знала, что лучше молчать, чтобы не давать никаких обещаний, чтобы потом пустословом не оказаться.
Удар по щеке приходится неровно, и Рита задевает губу, которая тут же рвется, я чувствую на губах солоноватый привкус крови.
– Ясь, Яся, Ясь! – не сразу поняла, что это меня Верка зовет.
Смотрю на ее расплывшееся от плены слез лицо и слезы сглатываю, только странные они какие-то, слишком тягучие. Подношу руку к лицу, вытираю слезы, а потом нос и губы и чувствую, что губы начинает щипать от прикосновений.
– Люб, где у вас вода? Дай воды, – просит Вера, а я выставляю руку перед собой, на пальцах кровь.
– Да не переживай, – заприметив, видимо, в моих глазах тревогу, говорит Вера, – немного кожица содралась, на вот, выпей воды.
Сзади, из-за ее плеча, Люба тянет стакан, а сама не смотрит на меня, прячет взгляд. Я протягиваю руку к стакану, но пальцы не слушаются, и если бы не Верка, я бы выронила его. Она перехватывает тару и подносит к моим губам, пытаюсь сделать глоток, но от рыдания начинает бить крупная дрожь, и получается только зубами клацать по стеклянному краю.
– Ну ты, мать, даешь, – протягивает Вера, поднимается, ставит стакан на стол, возвращается ко мне и помогает встать, придерживает за руку. – Пойдем-ка в кроватку, согреться тебе надо.
Я на трясущихся ногах следую за ней, нет сил сопротивляться и строить из себя, жажда мести вылилась в слезы, и сейчас хочется, чтобы пожалели, позаботились обо мне.
Ложусь в кровать, а Верка укрывает одеялом.
– Не спи, – тон такой беспрекословный. – Я за чаем сбегаю, тебе согреться надо.
Меня аж пот холодный пробил.
– Никуда не ходи, мне не нужен никакой чай, – хватаю ее за ладонь, – сядь здесь и сиди, я сейчас согреюсь, и все пройдет.
Верка вроде послушала, села на край кровати, и я тут же провалилась в негу сна. Напрасно не заглянула в глаза подруге, тогда бы, может, и увидела, как глаза ее потемнели, как промелькнула в них какая-то необдуманная, сумасшедшая решимость. Но я не заглянула и крепко спала, когда девушка вышла из комнаты. Сегодня она сюда уже не вернется.