Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
— А я про Любашу!
— У него уже была белая горячка. Когда ж она только кончится!
— Уже должна была бы кончиться, — заявила Настя авторитетно. — Я читала кое-что, вообще интересуюсь психиатрией. У него типичные симптомы.
— Горячка возникает от длительного пьянства?
— Да. Но что-то должно способствовать: травма головы, инфекция, бессонница… Вот характерная причина, в нашем случае главная: тяжелые психические переживания. Ну еще бы — убийство!
—
— Ну, такая идея (в саду закопать) уже свидетельствует… Наверное, он еще в августе слегка сдвинулся на этом пункте… призрак, явления. Он же продолжал пить. А убийство — окончательный толчок. Расстройство сознания, которое сопровождается очень яркими галлюцинациями. Везде враги (они у него идентифицировались с демонами), опасность, отчаяние, страх. Пристрелил, не задумываясь, — по нормальным меркам за это и судить нельзя. Колют снотворное, по рецепту Попова, например, или аминазин. После сна (долгого, часов пятнадцать) психозы обычно проходят.
— А следователь мне сказал: разговаривать с ним по-прежнему невозможно, ничего не помнит, бредит…
— Постепенно отойдет. У него наверняка «корсаковский психоз» с нарушением памяти плюс бредовое состояние. Все точно, отойдет, признается. Куда ему деваться?
— Девочки, а вы помните, о чем говорила Люба с мужем по телефону? Перед смертью.
— Я услышала звонки, — сказала Настя, — выглянула в коридор, смотрю — Люба разговаривает… что-то «да, я». Ну я и закрыла дверь.
— А я была на кухне, — продолжила Юля, — чайник ждала. Буквально я не помню, конечно, но по смыслу… Он же ее в ресторан звал, так? А она вроде отказывалась: не пойду, не хочу. Или, наоборот, пойду?.. Про какой-то голос. В общем, обычный разговор, я не прислушивалась. Если б я знала…
— Они долго разговаривали?
— Нет. Не больше минуты.
— А вы не слышали, как она вышла в сад?
— Ничего не слышали, правда, Насть? Чайник вскипел, я в комнату ушла. Мы уже следователю говорили. Какая-то привычка — магнитофон.
— Как же вы теперь без этой привычки обходитесь?
(Магнитофон с той ночи умолк).
— Так как-то.
Девочки одновременно пожали плечами, переглянулись с удивлением, словно до них только сейчас дошло, что фон их жизни переменился.
— Уже привыкли к тишине, — пояснила Настя. — Но и без магнитофона мы бы ничего не услышали, ведь пистолет с глушителем.
— Ну мало ли… крик, например.
— Да она, наверное, и осознать ничего не успела. Семь пуль.
— Этот глушитель мне покоя не дает, — признался Саня. — Как будто подтверждается первоначальное мое ощущение: подготовленное
— Ну почему? — возразила Настя. — Вдруг после первого выстрела народ сбежится и помешает…
— Да зачем стреляться в комнате хозяйки? Вообще в этом доме? Другого места на земле нет? Нет записки, пистолет не использован. Анатоль, в конце концов, живой… Как хотите, а «декадентская» версия не выдерживает критики.
— Если он будет отрицать, что убил, ему все равно не поверят, — заметила Юля рассудительно. — Кто мог застрелить, тот мог…
— Поверят, — перебил Саня. — Если настоящий убийца будет найден.
— Сань, неужели ты найдешь?
Девочки глядели на него во все глаза, с интересом огромным, незаслуженным. Саня усмехнулся, перевел взгляд с милых лиц на окно, на раскрытый фолиант.
Эти бабочки… где они вспомнились мне так живо, так ярко?.. Да не раз в эти дни вспомнились.
— Какое у нас сегодня число?
— Среда, 25.
Неужели похороны были только вчера? Саня забылся на секунду, потом встряхнулся и принял радедорм, запив таблетку чаем.
— К сожалению, ничем не могу помочь, — говорила дама-директор, слегка подобострастно улыбаясь. — Ужасная трагедия. Ужасно. Но я ее почти не знала, — дама перешла на деловой тон. — И сразу указала следователю на возможного информатора. Наш музыкальный руководитель — Зоя Викторовна. Она аккомпанировала Печерской на занятиях. Если желаете…
— Желаю.
Директриса переговорила по селектору с секретаршей.
— Какого числа Печерская уволилась? — спросил Саня.
— С 12 октября 88 года, я сверяла по документам.
В кабинет вошла другая дама, тоже с улыбкой участия. Может быть, традиционный трепет перед «органами» (директриса не уточняла его роли — и Саня ее не разочаровывал), а может быть, и «натуральный» — перед загадкой смерти.
— Я вас оставляю.
Одна удалилась, другая села на ее место и сразу приступила к делу:
— Мы с Ниночкой не дружили (она тут ни с кем не дружила), но отношения у нас были превосходные, потому что она была удивительным человеком, тонким, прекрасным!
— Да? — Саня даже удивился.
— Говорят, мужчина проверяется по отношению к женщине. Это так. А женщина? По отношению к детям, уверяю вас. Они ее любили так же, как и она их, и долго привыкали к новому человеку. А по-настоящему, как к Ниночке, и не привыкли, и не привязались. Все это я высказала вашему начальнику. Но, кажется, он мне не поверил.