Только один год
Шрифт:
Из меня вырывается звук, не похожий ни на вздох, ни на всхлип. Он живой, как птица, энергично машущая крыльями на взлете. Потом он растворяется в послеобеденной тишине.
– Ты в порядке? – интересуется Даниэль.
Я не могу глаз отвести от этой фотографии. На ней мы втроем, это мой восемнадцатый день рождения, но не из тех кадров, что я потерял, другая, с другого ракурса, с чужого фотоаппарата. Случайный кадр, один из многих.
– Я думал, что утратил ее, – говорю я, вцепившись в фотку.
Даниэль почесывает висок, склонив голову набок.
– Я постоянно все теряю, а потом нахожу
Тридцать девять
Через несколько дней я ухожу на репетицию, а Даниэль уезжает в аэропорт. Так странно думать о том, что я сегодня вечером вернусь, а его не будет. Но я недолго буду жить один. Брудье почти все лето провел в Гааге на практике, сейчас же он в Турции, встречается с Кэндис – она со своими бабушкой и дедом поехала туда отдыхать на две недели. Когда он вернется, будет жить со мной до осени, пока они с Хенком не переселятся в свою квартиру в Утрехте.
Репетиция сегодня какая-то суматошная, просто безумная. Декорации разбирают и переносят в парк, чтобы завтра можно было провести техническую репетицию, и из-за их отсутствия все как с катушек слетают. Петра превращается в ужасный смерч, орет на всех актеров, на техников, на Линуса, уже готового прикрываться своей папкой.
– Бедный подхалим, – говорит Макс. – У нее дела после менопаузы пошли плохо. Она разбила телефон Никки.
– Правда? – Я плюхаюсь на свое обычное место.
– Узнаешь, если включишь телефон в «священной репетиционной». Хотя, говорят, она офигела сверх меры потому, что Хирт сказал «Макерс».
– Макерс?
– Ну, название «Шотландской пьесы», – поясняет она. Я все равно не понимаю, и Макс одними губами говорит «Макбет». – Считается, что произнести его в театре – крайне дурной знак. [70]
– Ты в это веришь?
– Я верю в то, что нельзя бесить Петру за день до технической репетиции.
Мимо проходит Йерун. Увидев меня, он изображает кашель.
– Что, на большее не способен?! – кричит Макс ему в спину. Потом поворачивается ко мне. – Еще актером себя возомнил!
70
Существует поверье, что если произнести в театре название пьесы Шекспира «Макбет», неминуемо произойдет нечто ужасное.
Линус велит прогнать пьесу от начала до конца. Получается ужасно. Все забывают слова. Не улавливают режиссерские комментарии. Расстановка полетела.
– Проклятие Макерс, – шепчет Макс.
К шести вечера Петра уже на пределе, и Линус отпускает всех пораньше.
– Отоспитесь хорошенько. Завтра будет долгий день. Начинаем в десять.
– В бар еще слишком рано, – говорит Макс. – Давай поедим, а потом пойдем потанцуем или на концерт. Можно посмотреть, кто в «Парадизо» [71] или «Мелквехе». [72]
71
Площадка
72
Клуб «Млечный путь» – поп-сцена, театр, кинотеатр и арт-галерея под одной крышей.
Мы едем в Ледсеплеин. Макс на взводе, поскольку выяснилось, что какой-то музыкант, который раньше играл в знаменитой группе, сегодня дает сольный концерт в «Парадизо», и билеты еще есть. Мы покупаем, а потом бродим вокруг площади, в такое время здесь эпицентр туристов. Кто-то выступает, и собралась целая толпа.
– Наверное, эти идиотские музыканты из Перу, – предполагает Макс. – Знаешь, когда я была маленькая, я думала, что это одна и та же труппа меня преследует. Только через сто лет доперло, что они клоны. – Она со смехом стучит себе по голове. – Иногда я реально тупая.
Это не перуанцы, а какие-то жонглеры. Они неплохо выступают, со всякими острыми и горящими штуками. Мы смотрим на них, и когда по кругу пускают шляпу, я бросаю горсть монет.
Мы уже собираемся уходить, как вдруг Макс пихает меня в бок.
– Вот сейчас начнется настоящее шоу, – говорит она. Я оборачиваюсь и вижу женщину, которая повисла на одном из жонглеров, обхватив ногами в районе бедер, а пальцы запустила в волосы.
– Уединились бы, – шутит Макс.
Я смотрю на них чуть дольше, чем следовало бы. Девушка через какое-то время спрыгивает и разворачивается. Она видит меня, я вижу ее, мы присматриваемся повнимательнее.
– Уилс? – кричит она.
– Бекс? – кричу я.
– Уилс? – повторяет Макс.
Бекс идет к нам, таща за собой жонглера, театрально обнимает и целует меня. С нашей последней встречи многое изменилось, тогда она даже руку мне пожать не хотела. Она представляет меня Матиасу. Я представляю Макс.
– Подружка? – спрашивает Бекс, и Макс преувеличенно отнекивается.
После короткого обмена любезностями у нас заканчиваются темы для разговора, ведь даже когда мы спали друг с другом, беседовать нам было не о чем.
– Нам пора. Матиасу надо как следует отдохнуть перед преставлением. – Бекс подмигивает с явным намеком, на случай если кто не понял, какой отдых и какое представление имеется в виду.
– Ну ладно. – Мы целуемся на прощание – раз, два, три.
Мы уже разошлись, как вдруг Бекс кричит.
– Эй, а Тор тебя нашла?
Я останавливаюсь.
– Она меня искала?
– Пыталась. Тебе пришло письмо на адрес в Хединли.
Меня всего встряхивает, как на выключатель нажали.
– В Хединли?
– В Лидсе, где Тор живет.
Я знаю, где находится Хединли. Но я мало кому давал почтовый адрес, и уж точно не домашний адрес Тор – у нее там временно находился главный офис «Партизана Уилла», где мы репетировали и восстанавливали силы. Она никак не могла отправить мне письмо на тот адрес, вряд ли бы ей пришло это в голову. Но я все же опять подхожу к Бекс.
– Письмо? От кого?
– Не в курсе. Но Тор очень хотела тебя отыскать. Сказала, что пыталась написать тебе по мылу, но ты не отвечал. Представь?