Только одна пуля
Шрифт:
Год защиты диссертации совпал с рождением Маринки. Оба события были достойны отмечены.
Нет, нет и нет, они прекрасно жили. И до и после. Несмотря ни на что. Даже когда повис на плечах этот тяжкий карпатский мешок с неведомого перевала.
В тот год было решено — опрощаться! Купили туристские путевки, оставили Маринку с бабушкой, долго летели в самолете, еще дольше тряслись в разбитом автобусе, потом шагали пешком по наклонной плоскости. Турбаза встретила их причудливой песней:
Тренируйся,Ухабистая дорога, теплый дождик, шумная встреча — все нравилось Сухареву до рези в глазах. Вот оно, начало опрощения, с умилением думал он.
Тисса — романтическая река нашей юности. Пять турбаз за один присест, десять вершин, двадцать дней слияния с родной землей. Долой цивилизацию.
Их разъединили. Виктория попала этажом выше, он в компанию трех одиноких дикарей, озабоченных поиском самок.
Тем лучше, думал Сухарев, опрощаться, так до предела.
Утром он проснулся от петухов, долго слушал их у окна, вздрагивая при каждом новом запеве. Ностальгия по петухам неизбывна в нас. Все-таки я мужик по истокам. Все мы из мужиков. Пять поколений назад, кроме русского мужика, в России вообще никого не было.
Мужики и петухи — вот исконная основа России, ее мудрость и скорбь.
Чу! Опять я умствую, а ведь прилетел опрощаться.
Труба поет подъем. Бегом к вершинам.
Первую вершину пропустили, так как Виктория отравилась кислородом и слегла с мигренью, приступы которой ее иногда посещали. Потом она задремала, а я побрел куда глаза глядят, лишь бы в горы.
Что такое Карпаты? Многослойность пространства. Заступая одна за другую, линии косо устремляются в небо, каждая к своей вершине. Но вдруг раскрывается долина, скомпонованная по принципу минимального использования линий, необходимых для изображения карпатского силуэта.
Горы существуют для того, чтобы увеличивать количество квадратных километров земной поверхности. Долины — для привалов и жилищ. Трехмерность гор неизменно выше двухмерности долины. Мы покидаем долину ради восхождений, возвращаемся к ней, чтобы жить.
— Сча-стли-во-го пу-тю! — скандировала горстка остающихся.
— Сча-стли-во ос-та-вать-ся! — отвечала уходящая масса.
Все упрощается, когда люди начинают скандировать хором под палочку дирижера. За тем мы и приехали сюда.
Утром вышли к приюту Драгобрат, чтобы оттуда начать штурм Близнецов. Нас вел инструктор Василий. С тропы скатывались под откос истерзанные рифмы:
Где ж тренироваться, милый мой дружочек? Где ж тренироваться, сизый голубочек?Песня была бесконечной, как восхождение, и выносливой, как гуцул-инструктор.
ВКогда в легких не хватает кислорода, все становится проще: хочется одного — заглотнуть глубже. Всего один глоток. Я много не прошу, дайте глотнуть кусок родного пространства.
Однако опрощение не приходит само. Учтите, оно нуждается в веских доказательствах.
На промежуточном привале Виктория лежала, высунув язык.
— Мы втянемся, — говорила она, — вторая вершина будет легче, вот увидишь, а третья еще легче, чем вторая.
Подошел гуцул Василий, мастер по восхождению.
— Это твой? — спросил он, указывая на мешок.
— Мой. А что? — удивилась она.
— Мешок почти свободный. Дай-ка сюда.
И принялся наваливать в ее мешок кирпичеподобные буханки. Сухарев не успел набрать воздух в пустующую грудь, как Василий с кряканьем перебросил мешок себе на спину. Виктория молча наблюдала.
— Ты хилая, — сказал он ей. — Иди так.
Виктория мечтательно смотрела ему вслед.
— Какой прекрасный экземпляр дикаря, — заметила она. — Правда, Ванюша?
— Здесь все правда, — с чувством отвечал Иван Данилович. — И мы на верном пути.
— Товарищи туристы! Приют Драгобрат находится на высоте 1240 метров над уровнем моря. Кто будет спать на верхних нарах, тот поднимется на два метра выше, рекомендую. А сейчас женщинам шагом марш чистить картошку, мужчинам носить воду и одеяла. Завтра подъем в восемь ноль-ноль.
— Тысяча двести сорок метров над уровнем асфальта, — задумчиво сказал Сухарев.
— Чего? — не понял сосед, один из трех дикарей.
— Мы поднялись над нашей цивилизацией, — велеречиво пояснил Иван Данилович, — может быть, даже оторвались от нее.
— Подумаешь, — сказал дикарь. — Зачем тебе цивилизация? Пойдем за одеялами.
— Чем выше в горы, тем проще жизнь. На вершине жизнь вообще упростится до одноклеточного существования: хватать воздух. — Обобщающая тирада осталась непроизнесенной и до лучших времен откладывалась в сундук «Для души и тела».
— Как твоя голова? — спросил он вслух. — Сказывается нехватка кислорода?
— Все чудесно, милый, я отправляюсь мыть котелки.
Приют Драгобрат срублен в виде двухэтажной избы. На первом этаже четыре комнаты, в каждой из них двухэтажные нары на сорок человек, как в самом распрекрасном солдатском блиндаже на шесть накатов.
Я проснулся в абсолютной темноте — такая темнота бывает лишь в старом окопном сне, который снится нам по военным праздникам.
В этой кромешной тьме начинаются завершающие аккорды карпатского абзаца моей жизни.
Я протянул руку — и провалился в пустоту.