Только позови
Шрифт:
В другой раз на «Зеленой крыше» Лэндерс самолично и в одиночку избил троих уорент-офицеров из армейской команды по перегонке самолетов. Это было такое же нелепое происшествие, как и в кафетерии.
В тот день ему надоели толкотня и гвалт в Стрейнджевом люксе, и он поднялся на «Крышу» — один, без спутницы, зато захватив, как водится, в бумажной сумке бутылку виски. Зал был полон, но к этому времени благодаря щедрым чаевым он уже завел знакомство с метрдотелем, и тот проводил его к отдельному столику на четверых, предварительно сняв с него табличку «заказан». Сидевшие рядом трое молодых летчиков принялись разглядывать его, очевидно удивляясь, что ему одному достался такой дорогой столик.
Место
Время было позднее, Лэндерс был рад, что пришел сюда один, без женщины, хотя с удовольствием смотрел, как движутся пары в мерцающем, меняющем краски свете. Дело шло к закрытию, и оркестр наигрывал одну за другой модные сентиментальные вещицы. Лэндерс размышлял, до чего же под настроение звучат все эти «Красные паруса на закате», «Огни гавани», «Пусть время проходит», «Мы встретимся с тобой». Ничто не раздражало и не злило его, напротив, в душе рождалась какая-то тихая жалость к тем, кому плохо. А плохо было всем. Горе не обходит никого. В голове проносились беспорядочные мысли и разлетались, прежде чем он успевал додумать их до конца. Он думал о достоинстве, и любви, и бедствиях, и смерти. О достоинстве, растраченном попусту, об ушедшей или обманутой любви, о бедствиях, которых ждешь, и смерти, которую ищешь. Каждому суждено умереть, и многим молодым, до срока, добавляла одна часть клеточек мозга, как потом рассказывал он Стрейнджу, и мы когда-нибудь еще будем с тоской вспоминать эти дорогие сердцу, далекие и сладостные и проклятые времена с их бесхитростными песенками. То есть те будут вспоминать, кто выживут, подсказывала другая часть клеточек мозга, как растолковывал он товарищу. Во всяком случае, его никто не раздражал.
Ресторан закрывался в час ночи, и оркестр по обыкновению доиграл «Звездно-полосатый флаг». Лэндерс сидел, как ни в чем не бывало. Он не встал почти по привычке, мало кто из госпиталя это делал. Они даже шутили между собой: вставать при исполнении государственного гимна инвалидам противопоказано. Говорили, что из-за этого случаются драки, но сам он ничего такого не видел. Правда, он всегда бывал с компанией.
Едва музыка кончилась и народ начал расходиться, самый высокий из троих и, очевидно, старший по должности подошел к столику Лэндерса.
— Пора бы уже научиться вставать, когда исполняется гимн, — сказал он.
Лэндерс взглянул на долговязого. Внутри у него зашевелился горячий комок.
— Отцепись, а?
— В таком случае я хочу знать вашу фамилию, имя, звание и часть. Это приказ. — Долговязый вытащил записную книжку и карандаш.
Лэндерс зафыркал про себя, а к голове уже поднимался откуда-то из глубины грохочущий огненный прибой. Он снова поднял глаза и уперся неподвижным взглядом в уорент-офицера.
— А в морду вместо этого не хочешь?
Ничего не сказав, летчик убрал блокнот и отошел. Сев к себе за столик, он горячо заспорил со спутниками. Один, видимо, был на его стороне, другой — нет. Лэндерс злорадно усмехался, поглядывая на них.
К этому времени зал уже почти совсем опустел. Два лифта у входа быстро рассасывали толпу. В сторонке нервно переминался с ноги на ногу метрдотель.
— Кто эти типы? — спросил он с Нью-Йоркским выговором.
— Нездешние, пролетом здесь, — ответил Лэндерс, — Из военного колледжа, перегоняют самолеты. Не обращайте внимания. — Он заплатил по счету, присовокупив щедрые чаевые, и подмигнул метрдотелю.
Лэндерс уже подошел к лифту, когда его окликнул тот же уорент-офицер.
— Постойте, солдат! Я все-таки
Вся троица шеренгой надвигалась на Лэндерса. Долговязый, видимо, убедил спутников.
Лэндерс нажал кнопку лифта и обернулся. Он был абсолютно спокоен. Но как только они подошли на дистанцию удара, его рывком, как булыжник, пущенный из катапульты, бросило вперед. Сработавшее в последний момент шестое чувство подсказало ему кинуться на того, который не хотел ввязываться.
Все произошло очень быстро, хотя со стороны казалось, будто в замедленном темпе прокручивается отснятая лента. Летчики не ожидали нападения и невольно отпрянули от него. В этом была их ошибка. Лэндерс ударил первого, тот упал и остался лежать, как он и рассчитывал. Потом увернулся от бросившегося на него долговязого и что есть силы двинул ему левой. Ударом того отбросило к лифту, он раскинул руки, чтобы удержаться на ногах, но в этот момент двери лифта раздвинулись, и, таращась от изумления, мелко перебирая ногами, он влетел в кабину, грохнулся о заднюю стенку и начал медленно сползать на пол. Лэндерс и сам удивился, как это получилось. Он быстро вбежал за ним, приподнял уорент-офицера за ворот и двинул ему в челюсть. Зрачки у долговязого остановились. Нажав на спуск, Лэндерс выскочил из кабины. Тут его встретил третий, хотя пылу в нем поубавилось: он оказался один на один с противником. Лэндерс пошел на него, нанося быстрые удары — один, другой, третий, пока летчик не опрокинулся на старинную козетку у стенки и не затих.
Лэндерс не мог остановиться. Его несла кипящая волна ярости, в ушах стоял грохот, он слышал, как кричит, но не разбирал, что именно.
Обернувшись, он увидел, что стрелка у лифта показывает вверх, и кинулся туда, на ходу поддав ногой по голове первому, который поднимался с полу. Ударом Лэндерс загнал выходившего из кабины долговязого снова внутрь, шарахнул его еще раз, нажал на спуск и выскочил.
Внизу все было тихо. Лэндерс вызвал второй лифт — по счастью, он был пуст, — поднялся на восьмой этажи, прихрамывая, потопал в номер. Лодыжка у него ныла, на скуле красовался синяк, кожа на обоих кулаках была содрана, но полицейские теперь уже не достанут его. В номере он не стал распространяться о драке, сказал Лэндерс Стрейнджу, и жалел, что она быстро кончилась.
Лэндерс поведал Стрейнджу об этом инциденте на пятый день после операции, когда того уж перевели из палаты на двоих в общую. Стрейндж сидел на кровати, сжимая и разжимая ослабевшие пальцы, торчащие из-под гипса, искоса поглядывая на приятеля, бесстрастно, как ни в чем не бывало, излагавшего свои бойцовские похождения, и старался угадать, что же в действительности творится с парнем. Он толком не понимал, что творится и с ним самим. Одной его половине было до смерти жалко, что он не попал в эту драку, другая от души радовалась, что у него не было такой возможности. Стрейндж не понимал, что происходит с Лэндерсом и что происходит с ним самим. Одно было ясно: они разучились владеть собой, разучились нормально соображать, и это тревожило и даже немного пугало Стрейнджа.
Лэндерс не подозревал, что Стрейнджу уже доложили о потасовке с тремя летчиками. Лэндерса так долго не было, что ребята в номере начали беспокоиться и нарядили Корелло и Трайнора посмотреть, все ли с ним в порядке. Те поднялись на «Крышу» и стояли в сторонке рядом с метрдотелем, когда завязалась драка. Лэндерс не видел их. Трайнор-то и рассказал обо всем Стрейнджу: Корелло вообще предпочитал помалкивать, пока его не припрут к стенке.
— В первый раз его таким видел, — недовольно бурчал Трайнор. — Как с цепи сорвался. С ним бы и пятеро не справились. И откуда только силища такая взялась? Эти типчики и опомниться не успели. КА-ак кинется на них! Чисто ягуар, которого за хвост дернули.