Только с дочерью
Шрифт:
После ужина, завершившегося пирогом с кабачками – имитацией тыквенного, – меня вновь охватила тоска. Махмуди откинулся в кресле, сложил руки на животе и задремал, полностью довольный жизнью, как будто бы за последние полтора года в ней ничего не изменилось. Как же я ненавидела этого спящего людоеда! Как я стремилась к родителям, к Джо и Джону!
В один из вторников, зная, что Махмуди на работе, позвонил мой брат Джим. По его словам, отец воспрянул и духом и телом после того, как я пообещала вернуться ко Дню благодарения вместе с Махтаб.
– Три дня подряд он вставал с постели и
– А как он сейчас?
– Собственно, поэтому я и звоню. Когда ты не приехала на День благодарения, он сник. С каждым днем ему становится хуже. Ему нужна какая-то надежда. Ты не могла бы еще раз позвонить?
– Это нелегко. Звонить отсюда я не могу – Махмуди увидит счет. Для этого мне надо ехать в центр, что очень трудно, но я постараюсь.
– Вы с Махтаб сможете скоро приехать?
– Я делаю все возможное, чтобы попасть домой до Рождества. Но папе я лучше ничего говорить не буду.
– Если ты до конца не уверена, то не стоит, – согласился Джим.
После этого звонка на душе у меня стало скверно. Я чувствовала себя пустомелей, не сумевшей сдержать слово. Рождество! Господи, сделай так, чтобы в этот день я была в Мичигане, а не в Иране.
В Иране Рождество официально не отмечается. Однако этот христианский праздник всегда весело празднуют тегеранские армяне, составляющие значительную часть городского населения; но в этом году они получили зловещее предупреждение. В начале декабря иранские газеты поместили передовую статью, которая рекомендовала армянам воздержаться от празднования Рождества. Сейчас, во время войны, когда народ бедствует и страдает, радость и веселье неуместны, говорил аятолла.
Впрочем, до мнения аятоллы Махмуди не было никакого дела. Он открыто занимался медицинской практикой, потерял всякий интерес к иранской политике и был исполнен твердых намерений устроить для своей дочери счастливое Рождество.
Чтобы чем-то себя занять, а также чтобы обеспечить себе алиби – мои отлучки в город участились, – я пустилась на поиски рождественских подарков.
– У Махтаб здесь мало игрушек, – сказала я Махмуди. – Я хочу устроить для нее радостный праздник. И накупить их ей побольше.
Он согласился, и я чуть ли не каждый день отправлялась по магазинам – иногда в сопровождении Элис, иногда одна. Как-то раз мы с Элис, проведя все утро на базаре, возвращались автобусом. Элис сошла около своего дома, в то время как мне оставалось проехать еще несколько кварталов. Я взглянула на часы – я как раз успевала пересесть на оранжевое такси и доехать до автобусной остановки рядом с нашим домом, чтобы встретить Махтаб.
Но нестройный вой множества сирен вдруг прорезал обычный уличный шум. Сирены в Тегеране – явление обыденное, к ним все уже настолько привыкли, что водители их просто не замечают, однако эти выли громче и настойчивее, чем всегда. К моему изумлению, водитель автобуса притормозил, чтобы пропустить вперед машины особого назначения. Мимо промчалось несколько полицейских автомобилей в сопровождении огромного, странного вида грузовика с массивным механическим оборудованием.
– Бомба! Бомба! – завопили пассажиры.
Это был отряд саперов. Когда-то Эллен описала мне их грузовик, и теперь я мгновенно его узнала. Его механические руки могли поднять с земли бомбу и поместить
Я забеспокоилась. Где-то впереди, в направлении нашего дома, была бомба.
Автобус доехал до конечной остановки, и я быстро поймала оранжевое такси. Вскоре мы застряли в дорожной пробке. Водитель одаривал всевозможными эпитетами своих сограждан, а я все поглядывала на часы. Когда до моей остановки оставалось несколько кварталов, я была как на иголках. Еще немного, и Махтаб вернется из школы. Она испугается, если я не встречу ее у автобуса, да тут еще всюду полиция. Где-то впереди была бомба!
Вслед за остальными машинами такси свернуло в переулок, и я увидела впереди школьный автобус Махтаб. Она сошла на своей остановке и с недоумением озиралась по сторонам. На углу сгрудились полицейские машины и толпились зеваки.
Сунув водителю несколько риалов, я выскочила из такси и побежала к Махтаб. Уличная пробка служила доказательством тому, что бомба где-то рядом.
Держась за руки, мы бросились домой; свернув в наш переулок, мы увидели на углу большой синий грузовик – примерно в ста ярдах от нашего дома.
Мы смотрели на него затаив дыхание. Как раз в этот момент гигантские стальные руки извлекали коробку из желтого «пакона», припаркованного у обочины. Несмотря на свои размеры, механизм обращался с бомбой очень осторожно: точным движением он опустил ее в металлическую канистру в задней части грузовика.
Через несколько минут саперы уехали. Полицейские принялись потрошить желтый «пакон» в поисках улик, которые, несомненно, укажут на «Мунафакуин» – движение сопротивления режиму Хомейни.
Для полиции в этом происшествии не было ничего из ряда вон выходящего. Для меня оно служило напоминанием о том, что в Тегеране нашей жизни грозит опасность. Надо было убираться из этого ада, и побыстрее, пока все не полетело в тартарары.
Я говорила Махмуди, будто покупаю рождественские подарки в основном на базаре, что было полуправдой. Я отыскала несколько магазинов вблизи от дома, куда я могла быстро забежать, с тем чтобы успеть к Амалю, – таким образом я укладывалась в те же сроки, как если бы ездила на базар.
Однажды я накупила гору игрушек для Махтаб, но отнесла их к Элис.
– Можно я оставлю все это здесь? – спросила я. – И буду постепенно забирать.
– Хорошо, – согласилась Элис.
Она не задавала вопросов, что служило доказательством ее дружбы. Я же не решалась поделиться с ней своими планами. Но Элис была женщиной незаурядного ума и проницательности. Она видела, что я несчастлива в Иране; кроме того, ей не нравился Махмуди. От Элис наверняка не ускользнуло то, что я живу двойной жизнью. Скорее всего, она подозревала, что у меня есть любовник.
В каком-то смысле она была права. Хотя между мной и Амалем не было физической близости. Он добропорядочный семьянин, и я бы никогда не посягнула на его брак.
Однако он привлекал меня как физически, так и духовно – исходившим от него ощущением силы и уверенности, а также искренним участием в нашей с Махтаб судьбе. Мы были близки в том смысле, в каком могут быть близки два человека, стремящиеся к достижению общей цели. Амаль, а не Махмуди был моим мужчиной. О нем были все мои помыслы. После неудачи с Днем благодарения он утверждал, что мы с Махтаб будем дома на Рождество.