Только всем миром
Шрифт:
Опять говорю: «Как тебя, мужик, угораздило?» — «Да вот, — отвечает, — с дружком, таксист он, катались».— «А где он?» — спрашиваю. «В таксопарк, — говорит, — пошел, с начальством договариваться». Я, помню, пошутил еще: «А тебя заложником, что ли, оставил?» Смеется: «Да, нет, покараулить пока попросил». Я ему: «В сосульку, друг, превратишься». А он: «Это, — говорит, — запросто». И еще: «Может, до автобуса добросишь меня?» — «А что, — говорю, — давай, не жалко». Я его решил на пост ГАИ доставить. Вообще-то не обя
зан, машина гражданская, но мы с этим не считаёмсй, помогаем друг дружке. А мне парень этот немного чудным показался. Нет, так вроде ничего такого, ну, может,
Чекалин все ждал, когда прапорщик о Михеиче, водителе своем, заговорит: для чего тот вниз спускался. Вмятины-то, следы около такси от двух ведь пар армейских сапог остались, от двух! Притом разных размеров!.. Ну, а если не Михеич оставил следы — значит, кто-то еще побывал около машины; новое тогда, первостепенной при том важности, обстоятельство... Да, хочешь не хочешь, а придется прервать прапорщика, уточнить эту деталь.
— Одну минуточку, Ильин. Вы один спустились вниз или вместе с водителем?
— Один. Не хотелось «газик» без пригляда оставлять. Да и для страховки — мало ли что! — ему лучше было наверху остаться. Верно?
— Все верно, Ильин. Но я вот почему задал свой вопрос. Внизу, около такси, отчетливо видны отпечатки двух пар солдатских сапог. Одни — огромные, вероятно, ваши, примерно сорок пятый размер. Другие — сорок первый — сорок второй размер. Вот я и подумал — не его ли, не Михеича ли вашего, сапоги?
— Конечно, его! — сказал неожиданно прапорщик. — Чьи же еще!
— Но ведь вы сказали...
— Так вы ж спросили — один я спускался или вместе с ним. Спускался я один, а он в это время наверху был. А потом, когда мы с тем парнем наверх поднялись, я послал туда Михеича...
Чекалин был недоволен собой. Вот что значит неточно поставить вопрос! Если бы по-человечески спросил: спускался ли и водитель к такси? — не пришлось бы меж трех сосен блуждать. Что досаднее всего — могло и так ведь получиться, что вообще уплыла бы столь необходимая информация...
— Зачем? — спросил Чекалин. — Михеича послали зачем?
Парень этот сказал, что перчатки в машине оставил. Я поостерегся его от себя отпускать, вдруг, подумал, бежать вздумает. Вот и послал Михеича.
— Он нашел перчатки?
— Да. На сиденье водителя, сказал, лежали.
— Простите, я перебил, — сказал Чекалин. — Значит, привезли вы парня на пост ГАИ... Кстати, по дороге он говорил что-нибудь?
— Нет. Да там и ехать было — всего ничего, метров пятьсот. Хотя нет, вспомнил: попросил закурить.
Я-то некурящий, а Михеич удружил ему. Спички у парня свои были...
— А что Михеич курит — сигареты, папиросы?
— Без понятия. По-моему, сигареты. Сейчас, по-моему, все сигареты курят, — нет?
— Пост ГАИ, — сказал Чекалин. — Как там было все? Кто дежурил?
— Старшина дежурил. Тот, что в коридоре сейчас сидит. Силков фамилия, давно знаем друг друга. Вот, говорю, Силков, авария у тебя под носом, такси под откосом; смешно так получилось, стихами вроде. Он показал на парня, спрашивает: а это кто, водитель? Нет, отвечаю, назвался пассажиром. Ладно, говорит, разберемся, подожди, не видишь, занят? Там, в стекляшке у него, правда, какой-то мужчина был, нарушитель, я так понимаю. Силков ему что-то насчет соблюдения правил втолковывал, все просечку сделать грозился. Послушал я с минуту — надоела мне эта самодеятельность. Мне водителя рядового Михеева к завтраку, понимаешь, доставить надо, а он, Силков, ерундой тут занимается, начальника
— Я попрошу вас описать парня.
— Светлые волосы, я уже говорил. Очень белый, прямо в глаза бросается. Темная куртка на нем нейлоновая.
— Черная?
— Нет, наверное, темно-коричневая. Шарф тоже темный. Без головного убора. Худощавый, высокий.
— Выше вас, ниже?
Прапорщик даже фыркнул:
— Ну — выше! По плечо мне, метр восемьдесят примерно.
— Как причесан?
— Шевелюра вверх зачесана, чуть вбок. Цвет глаз? Нет, не обратил внимания. Да, вот что бросилось! Кожа на лице — чистая, гладкая, белая, прямо прозрачная, любая девица позавидует. Симпатичный? Да, располагающая внешность.
— Какие-нибудь особые приметы? Шрам, бородавка, усы...
— Н-нет...
— Примерный возраст?
— Года двадцать два — двадцать три.
— Случись увидеть его — узнаете?
Задумался на минутку:
— Да, конечно.
— Просьба к вам. Сапоги на вас — вы и утром в них были?
— Да.
— Очень хорошо. Зайдите, пожалуйста, к нашим криминалистам — я сейчас позвоню им. Они сняли отпечатки — там, у машины. Пусть сличат с вашими сапогами. — Чекалин набрал номер телефона экспертов. — Федотов, через пару минут к вам заглянет один товарищ, Ильин его фамилия... — Положил трубку. — Еще вот что. Михеич ваш тоже очень нужен. Сможете завтра, до обеда, обеспечить его явку?
— Можно хоть сейчас. Он внизу в машине сидит! Позвать?
Как ни хотелось Чекалину поскорее расспросить Михеича, каким это, интересно, куревом угостил он того парня, не «Беломором» ли, случайно, но все же этот разговор, скорей всего, перенес бы на другое время, на завтра, скажем. Потому как сейчас в первую очередь надлежит побеседовать со старшиной Силковым. Ах,
Силков, Силков... Подумать только: работник милиции, имевший возможность задержать предполагаемого преступника, не только не сделал этого, но даже и документы не попытался проверить, да что там документы — фамилию хоть для проформы бы удосужился спросить!.. Но это так — реплика в сторону. Чекалин вовсе не намерен читать морали Силкову. В беседе с Силковым его одно интересует сейчас: выудить из него как можно больше сведений о доставленном к нему на пост парне; как ни оплошал Силков, была все же надежда на цепкий глаз профессионала, к тому же, в отличие от прапорщика, видел Силков парня в помещении, при ярком свете...
— Скажите, Ильин, — спросил вдруг Чекалин, — когда вы заметили, что на том парне темная куртка, вернее, темно-коричневая?
— Что темная, — ответил, чуть помедлив, прапорщик, — я сразу понял, как вниз, под откос, спустился. А потом, когда на пост ГАИ пришли, тут я. и заметил, что коричневая. — Помолчал, явно вспоминая что-то. — Нет, я неверно говорю. Тогда я не обратил на цвет куртки внимания. Это я уж потом, когда вы давеча спрашивали, вспомнил. Представил себе его при свете, как он стоял у стены, под плакатом с правилами дорожного движения, — и вспомнил. Да, темно-коричневая, точно...