Только всем миром
Шрифт:
— Вы не забыли, что блондин в разговоре с прапорщиком назвал шофера дружком? — напомнил Чекалин.
— Ну еще бы не дружок, — поулыбался генерал. — Вместе полкилометра проехали... У пьяного — все дружки, а каждый второй так и вовсе брат.
— Значит, посторонний человек взялся покараулить аварийную машину...
— Почему бы нет? Вместе попали в беду — отчего бы не порадеть почти что родному человечку? Да и вообще, Чекалин, на свете, учти, еще не перевелись отзывчивые люди... Логично?
— Вполне. Меня в связи с этим только вот что интересует: каким образом водитель ухитрился не оста
вить следов своей обуви
— Мда, — помялся генерал. — Это — вопрос.
— Можно еще один?
— Нет чтобы поддаться начальству!..
— Фамилия шофера... Достоверно ль, чтобы случайный пассажир знал ее? Я не могу представить себе ситуации, при которой явный убийца стал бы во всеуслышание объявлять свою фамилию.
— И чтобы посторонний человек, — в тон Чекалину подхватил генерал, — так вот, с ходу, без малейшей на то нужды запомнил эту фамилию... — Сразу, без паузы, перешел на деловой тон: — Думаю, ты прав: надо искать этого блондина. Именно он — ключ к разгадке.
Резко зазвонил один из телефонов. Генерал снял трубку с белого аппарата, стоявшего на столике несколько в стороне.
— Да, Николай Николаевич, — сразу сказал он, — добрый вечер. Нет, не ушел еще, как видите. Нет, я доволен. Преступник? Нет, еще не обнаружен. Чем же доволен? Тем, что следственно-оперативная группа на верном пути... — Некоторое время молча слушал. — Нет, Николай Николаевич, этого, к сожалению, я обещать не могу. Почему? Да потому, что это несерьезно было бы с моей стороны. Спасибо за внимание к нам. Не премину, почту своим долгом... — Положил трубку на рычаг, всем корпусом повернулся к Чекалину: — Эти звонки, учти, тебя не касаются. Тут моя забота. Лично я, даю слово, теребить тебя не буду. Одно требование: в двадцать один час — доклад о сделанном за сутки.
6
В райотделе внутренних дел, несмотря на поздний час, царило оживление. Люди толкались в коридоре, в приемной, в кабинете Исаева, где — вот уж кого Чекалин не ожидал сейчас встретить! — был также и Еланцев.
Собственно, уже одно присутствие здесь Еланцева в более чем неурочное это время говорило Чекалину — еще до того, как успел вникнуть в происходящее, — одно это говорило, что сейчас происходит нечто очень важное для розыска и следствия. Еланцев был своего рода порукой этому.
Взаимоотношения между следователями прокуратуры и сотрудниками уголовного розыска исчерпывающе регламентированы. По закону дело угрозыска, коротко говоря, выявить следы преступления, представить необходимые доказательства, найти преступника; дело следствия — изобличить виновного, доказать его виновность. Вот почему для суда имеют силу лишь документы и доказательства, оформленные следователем прокуратуры (речь, понятно, о делах соответствующей подследственности). Есть следователи, которые всерьез приступают к делу только после того, как преступник усилиями угрозыска предстанет пред их ясны очи, а до той поры проявляют себя не слишком-то активно. Но луч
шие следователи поступают не так. Они стараются войти в дело как можно раньше, что называется, с первых шагов, и им не кажется, что они зря теряют время... даже если какая-то часть проделанной работы впоследствии окажется ненужной, не имеющей отношения к делу. Еланцев никогда не чурался черновой работы, но именно у него почти и не было «проколов», чаще всего он попадал в самую точку. Как правило, он появлялся как раз тогда, когда ему следовало
Ладно, как бы там ни было, а сейчас Еланцев, как, впрочем, и сам Чекалин, оба они подоспели очень даже вовремя. Люди, находившиеся в райотделе, были таксисты. Те, что в ночь убийства работали на линии. Мало того, как оказалось, все они (тут надобно отдать должное сотрудникам райотдела — весьма оперативно развернулись!) по прихотливой игре случая были очевидцами наезда машины «47—47» на другое такси (госномер «23—38»), за рулем которого был водитель Соловьев. Произошло это дорожно-транспортное происшествие в начале первого ночи. Машину «47—47» в этот момент вел не Щербанев, а, по предварительным данным, какой-то молодой парень.
Еланцев приготовил бланки протокола допроса свидетелей. Первым пригласили в кабинет Исаева водителя Соловьева, чья машина пострадала от наезда. Допрос, так условились, вел Еланцев; Чекалин и Исаев, разумеется, тоже могли задавать вопросы — если понадобится.
Соловьеву было 37 лет, таксистом работает девятый год. По своему почину для чего-то добавил, что — отличник соревнования, а фотография его вот уже второй квартал находится на Доске почета. По существу же дела Соловьев показал, что сильный удар в левый борт машины он ощутил в тот момент, когда остановился у тротуара, чтобы взять пассажирку. Было это на привокзальной площади. Время? Ноль часов пятнадцать минут. Это — точно? Точнее быть не может: в момент уда
ра машинально взглянул на вокзальные часы. А дальше? Что было дальше?
— Дальше, значит, было так. Хотел выйти из машины. Нет, не тут-то было. Заклинило дверь! Мою, водительскую. Вылез через правую дверь. Выскакиваю! Вижу: наша же таксопарковая машина — «47—47», чуть впереди. Водитель ее рядом стоит. Я к нему: ты что, ёк- сель-моксель, слеподырый? Или с пьяных глаз? Надо же — прямехонько своей правой фарой мне в дверь саданул!
— А он что? — спросил Еланцев.
— Молчит, чего! Что в его положении скажешь? Тут набежали ребята-таксисты. Слышу, кто-то спрашивает его: ты что, с нового набора? Ага, говорит, с нового. Я ему: давай права. Сейчас, отвечает. И в свою машину. Выносит права, я их в карман себе (техталон вернул, конечно, на кой он мне!), сунул права в карман, вот в этот, нагрудный, и соображаю, что дальше делать. Ясное дело, с линии надо сходить: аварийная машина. Через дверь пассажира влез назад в машину, завел, все вроде в порядке. Включаю первую передачу, а она не включается. Повело, значит, сцепление от удара. Ну, попросил Арсеньева, бывший напарник мой, — он тоже тут был — отбуксировал меня в парк.
— Опишите, пожалуйста, человека, который, как вы считаете, был за рулем машины «47—47».
— Высокий парень. Лет двадцати. Красивый, я бы сказал. Не худой, не толстый — все в меру. Волосы? Светлые. Нет, без головного убора он был, точно. Темная куртка. Наверно, нейлоновая. Шарф? Не заметил. Что меня удивило — в правой руке снятые перчатки. Я еще подумал: во пижон, водить не умеет, а туда же, перчатки.
— Если встретите его — узнаете?
— Еще бы. На всю жизнь запомнил!