Только ждать и смотреть
Шрифт:
Наконец Шапиро не выдержал и явился к нам в гости. Он уже помирился с Марком после очередной ссоры. Он беспрестанно обижался – мог не простить Марку, что тот оставил еду на тарелке: “Если вы не были голодны, зачем вы пришли со мной в ресторан?!”
– Нам надо поговорить, – объявил он с порога после обычного “Шапиро”, которое было его приветствием, и прощанием, и “алло”.
Мы поднялись наверх, в комнату, где у нормальных людей зал, гостиная, диванная, столовая, а у Марка просто бедлам. На полу по-прежнему лежал развернутый портрет Лили Лории, который мы с Марком старательно обходили, боясь наступить, хотя пару раз…
– Какая
Я ответил на вопросы о том, сколько стоит советская “лада” и что такое “черный рынок”, “по знакомству” и “под столом”. Шапиро выслушивал ответы и говорил “Знаю!”, получалось, что я зря объяснял. Он действительно очень многое знал, как и все они, мои “русскоговорящие” старички. Но их знания о Союзе были отрывочными, будто им предоставили какой-то предмет на ощупь в темной комнате, а они пытались этот предмет представить. Хорошо хоть не писали диссертаций!
– У вас есть специальность? – спросил Шапиро.
– Я окончил Академию художеств!
– Это неважно! Что вы умеете делать?
– Я умею рисовать! Меня сравнивали с самим Александром Орловским! “Бери свой быстрый карандаш, рисуй, Орловский, ночь и сечу!..”
– Кому это нужно? – невозмутимо спросил он.
– Не знаю, – откровенно ответил я.
– Вам надо найти работу, иначе вас не оставят, – объявил Шапиро. – Что Марк об этом думает?
Но разве я уже решил остаться в Канаде навсегда?
В это время Марк зашел в дом. “Прощай – до сви-да-ни-я!” – и поднялся к нам.
– Он лучше выглядит, – обратился к нему Шапиро, указывая на меня. Я вдруг стал прозрачным, перестал существовать. Шапиро совершенно забыл, что я умею слышать и понимать. Он продолжал: – По-моему, Сандро немного отошел, начинает приходить в себя.
– Он реже кричит во сне, – согласился Марк и посмотрел на меня. – Не волнуйся, мне это совершенно не мешает!
– Нам надо сделать ему статус, а то его вышлют! – заявил Шапиро в своей обычной категоричной манере.
“Нам”! Он сказал – “нам”! Я услышал это и понял. У меня, как и в детстве, теперь было несколько пап.
И вдруг голубые волосы хлестнули меня по лицу. Эмма Берг, которую нужно было называть “Эммочка”, потому что так называла ее в детстве русская “мамочка”, заявила: “Я не хотела, чтоб вы приезжали!” Но деваться было некуда: я уже приехал. Я стоял перед ней во весь свой чемпионский рост в Монреале, на улице Дюроше. Ветер трепал ее короткую челку. Глаза из синего льда были немного печальны. Она была восхитительно красива, пока молчала. Потом ее рот начал трескаться, собираться в складки, плиссироваться вокруг крошечной дырочки и стал походить на…
– Марк дома? – спросила Эмма-Эммочка.
Я не ответил, потому что остолбенел: я вдруг увидел, как слова, вылетая, разбивают Снежной Королеве губы-льдинки, и рот начинает неотвратимо походить на…
– Я не хотела, чтоб вы приезжали! У Марка столько своих проблем, только вас ему не хватало!
– Марк дома, – наконец ответил я. И подумал: “…На анус! Ее рот похож на дырку в жопе осла!”
Я пропустил ее вперед – о самый благоухающий анус в мире! – и мы стали подниматься по лестнице вверх. Она шла медленно, у Марка было время натянуть брюки.
– Я так рада,
Эмма Берг не верила, что я сын Марка. Что-то ничего не было слышно целых двадцать два года! Подумаешь, сообщили из Международного Красного Креста: вас разыскивает сын! Какой сын? О чем вы говорите? Звоните моему адвокату! А Марк сразу ответил: “Да!” Сумасшедший! Эммочка наводнила слухами всю мою новую семейку. Иногда она вылавливала меня дома одного и забрасывала вопросами:
– Так ваша мама певичка?
– Певица!
– И она живет сейчас с мужчиной?
– С мужем!
– Да-да, вы мне говорили, что у вас там… где это – Грузия? Раша, одним словом… нет бойфрендов! М-м-м… Так как же вышло, что они не были расписаны с Марком? Значит, все-таки для “некоторых” существовали бойфренды?
Иногда она настолько доводила меня своими расспросами, что я сбегал. Вдруг извинялся и уходил в мансарду без воздуха и сидел там, пока не остывал. Не мог же я броситься с кулаками на женщину, даже если она этого усиленно добивалась. Я больше не считал ее красивой: только и ждал, пока она выпердит слово. Я не хотел ее рисовать! Это Зак Полски меня уговорил. Ему нужен был весомый аргумент в переговорах, подарочек с покупочкой. Он надеялся, что ее портрет растопит сердце Берни, мужа Эммы, как раз того, что надевал костюм и бабочку в три часа ночи и шел на работу в свой шикарный офис на двадцатом этаже небоскреба, откуда были видны дома аж за рекой Сен-Лоран. И тогда Берни, который состоит в советах нескольких музеев, поможет Заку пристроить арт-коллекцию в какое-нибудь “приличное заведение”. “Музеи отбиваются от подарков, у них не хватает людей, чтобы за всем следить, да и места. Ну кто сегодня ходит в музеи, умоляю вас? Одни туристы!” Зак сам брался уговорить Эммочку мне позировать: “Вы же не попросите ее раздеваться?”
Нет, я только попрошу ее молчать!
И она согласилась: “Да!” Пожалуйста, сколько угодно сеансов! Неограниченное количество возможностей застукать Марка Окли в трусах.
Ко мне на сессии уже выстраивалась очередь.
Между тем приближалось первое “первое число”, а я еще не знал, что этой даты нужно бояться. Зак Полски назначил мне встречу в своем клубе – “там есть бассейн, знаете ли, и сауна, и полно старперчиков для ваших портретов, молодым наш клуб не по карману. Ресторан, скажем, не ахти, официантам не хватает резвости, но покушать можно, и если повезет с погодой, то мы будем сидеть на свежем воздухе”, – но потом вдруг позвонил и сказал, что встречу надо перенести. А я уже так надеялся, что удастся поплавать! Заку, оказывается, необходимо быть в синагоге.
– Вы религиозный? – простодушно спросил я.
– По субботам, – простодушно ответил он. – Все остальное время религией занимается Иван Иванович Иванов.
– Кто это – Иван Иванович? – удивился я.
– Ах, вы еще не знаете? Спросите у Шапиро, он вам расскажет! И еще спросите, есть ли у него жена…
Ближайшая суббота приходилась на первое число. Эммочка начала звонить по пять раз в день уже где-то с двадцать седьмого.
– “Мадам” еще не появлялась? – теребила она меня. – Какие новости? – Я должен был сдавать ей отчеты вслед за Марком.