Только звезды нейтральны
Шрифт:
«Нет, пожалуй, более трудной боевой службы, чем служба подводника. Если, например, летчик все же имеет шансы на то, чтобы спастись (или самолет спланирует без мотора, или можно выпрыгнуть с парашютом), то у подводника нет никаких шансов. С глубины более пятидесяти метров нечего и надеяться выбраться из затонувшей лодки. У нас же, на северном театре, даже в Кольском заливе, то есть дома, нет глубин меньше чем 250 - 300 метров…»
Если же лодка не возвращалась, командующий флотом тяжко переживал утрату. Люди не раз видели у него на глазах слезы. Он и сам этого не скрывает:
«За два с половиной года войны можно
Рассуждая о качествах наших воинов, адмирал Головко часто обращается к прошлому, понимая, что прошлое и настоящее неотделимы, они в полном единстве. Великие подвиги и свершения русских моряков достойно продолжены в Отечественную войну.
«Потомству в пример». Смысл этих слов не имеет времени. Вернее, они всегда уместны для того, чтобы определить ими значение исторического деяния, свершенного ради высокого понятия - служение Родине. Вот почему они запомнились мне сразу, как только я впервые, задолго до войны, еще в юности, когда служил на Черноморском флоте, прочел надпись на памятнике капитану первого ранга Казарскому в Севастополе. То же самое можно сказать сейчас, когда передо мной лежит медаль с вычеканенными на ней словами: «За оборону Советского Заполярья». Пройдут века, и эта медаль так же, как памятник Казарскому, останется вещественным напоминанием, незабвенной памятью героических дел, которые всегда будут «потомству в пример».
И подобно тому как в трудах великих русских адмиралов Макарова и Нахимова, так и в дневниках советского флотоводца Головко мы находим важные мысли, выраженные такими же короткими, чеканными фразами:
«Война - дело серьезное и жестокое, она беспощадна к тем, кто допускает ошибки».
«Никогда не следует считать противника глупее себя».
«Воевать надо не только до последней возможности, но главным образом до победы».
Эти и многие подобные им слова в дневниках адмирала звучат как наказ молодому поколению военных моряков, тоже «потомству в пример»…
* * *
…После войны я задумал книгу-интервью на тему «Чему вас научила война?». Это должны были быть беседы с самыми различными людьми, прошедшими горнило войны, начиная от солдат, матросов и до адмиралов и маршалов. И первым, с кем я встретился, был Арсений Григорьевич Головко. К тому времени он уже служил в Москве первым заместителем главнокомандующего Военно-Морским Флотом. Мы сидели в его кабинете, значительную часть которого занимал огромный, в человеческий рост, глобус. Арсений Григорьевич, как всегда замотанный делами и вместе с тем спокойный, доброжелательный, терпеливо отвечал на мои вопросы.
– Если хотите знать, война была для нас не только школой, но даже академией, какой в мирной жизни нет и быть не может.
Он развивал эту мысль дальше, опираясь на боевой опыт Северного флота, вспоминая действия подводных
– А в моральном, нравственном, что ли, отношении, наконец, в личном плане что вам дала война?
Он неожиданно улыбнулся;
– Много новых друзей…
Да, у адмирала Головко добрая слава. Даже люди, незнакомые с ним, ни разу не видевшие его в лицо, говорят о нем с глубочайшим уважением. Он вошел в историю нашего флота тоже «потомству в пример». И можно понять, почему молодые моряки, что сегодня служат на ракетном крейсере «Адмирал Головко», совершая далекие океанские плавания, гордятся этим именем не меньше, чем ветераны Отечественной войны, прошедшие огонь и воду вместе с ним, под его флагом…
Позывные адмирала Трибуца
Для поздней осенней поры совсем неожиданно заголубело небо и брызнуло солнце. Штабной катер белокрылой птицей летел по Неве, рассекая форштевнем зеленоватую волну, а на мостике, торжественный, захваченный и до глубины души потрясенный встречей с родными местами, совсем как на параде, стоял высокий, худощавый, подтянутый адмирал Владимир Филиппович Трибуц, в годы войны командующий Краснознаменным Балтийским флотом, а теперь ученый, доктор исторических наук. Он был в кителе с тремя большими звездами на погонах, конечно постаревший, усталый, но все такой же бодрый духом, неукротимый, подвижный, каким мы знали его в те далекие годы.
При виде знакомых гранитных набережных, ростральных колонн, позолоченного шпиля Петропавловки, откуда в эти минуты доносился бой часов, он, вероятно, многое вспомнил, потому что лицо его было взволнованным, то и дело он обращался к своим спутникам - ветеранам войны, пожилым людям в шляпах, кепочках, пиджаках с блеском орденов и медалей на груди.
Удивительное совпадение: не раз в дни блокады под обстрелом и бомбами на таком же самом катере он прорывался в Кронштадт или возвращался обратно, а теперь кругом мирная жизнь и он в качестве гостя. Пройдя вверх по Неве и повернув обратно, катер оставил позади причалы торгового порта, вырвался в залив и полным ходом шел курсом на Кронштадт. В ясный день на горизонте отчетливо вырисовывался островок, как будто увенчанный куполом собора, - это был Кронштадт, с молодых лет родная обитель адмирала Трибуца. Юркий быстроходный катер проскочил в ворота гавани и пришвартовался к борту прославленного балтийского корабля - Краснознаменного крейсера «Киров».
Встречали адмирала со всеми почестями. На палубе по «большому сбору» выстроились молодые моряки. Приняв рапорт, адмирал прошел вдоль строя, переживая встречу со своим прошлым.
На другой день утром корабль вышел в море. В. Ф. Трибуц вместе с ветеранами стоял на ходовом мостике. И опять перед глазами проходило все знакомое, близкое, дорогое: Кроншлот и островки, словно поднявшиеся из воды, - балтийские форты, недремлющие стражи на подступах к Кронштадту и Ленинграду, и Толбухин маяк - последний провожатый кораблей, уходящих в море. Все дальше и дальше отступали берега, они совсем растворились, и осталась вода, и только вода до самого горизонта…