Только звезды нейтральны

Михайловский Николай Григорьевич

Я написал об этом походе для газеты, а главное - сохранил в памяти драгоценные черты, присущие Дебелову, Шурахову, Кучеренко и другим скромным, самоотверженным людям, которых не зря называли тружениками моря. И много лет спустя, работая над повестями «Мыс Желания» и «Всплыть на полюсе», я вспоминал знакомых моряков, и они стали для меня живыми прообразами моих будущих литературных героев.

Через годы, через расстояния…

Течет река времени, не видно ее берегов. Далеко, очень далеко остались события, свидетелями и участниками которых довелось

быть людям моего поколения.

Прошло более трех десятилетий со дня нашей Победы. Немалый срок в жизни одного поколения. Однако ни стремительный бег времени, ни бурный поток событий не затмили наше прошлое. Все-все виденное и пережитое до мельчайших деталей живет в нашей памяти.

Те, с кем нас свела война, навсегда остались нашими друзьями. И наши очерки, заметки - тоже память о войне.

Газета - летописец событий, но не архивариус. Она живая история, связывающая прошлое с настоящим в один тугой узел. И то, что можно сегодня найти в пыльных подшивках, - оно не умерло ни для современников, ни для наших потомков. Оно продолжает жить, властно напоминая о себе.

Бывает, что заметка, напечатанная тридцать лет назад, имеет сегодня неожиданное продолжение.

Так, в феврале 1943 года в «Правде» была опубликована моя небольшая корреспонденция с Северного флота о полете экипажа капитана Островского, во время которого самолет был подбит и только благодаря находчивости раненого, но сохранившего большую силу воли штурмана Владимира Кулешова машина дотянула до нашей земли. Экипаж остался цел и продолжал воевать…

Сколько таких заметок было написано! И, честно говоря, они уже позабылись.

Но вот спустя много времени я получаю письмо из Симферополя от того самого Владимира Кулешова. Он прочитал мою статью в «Красной звезде» совсем на другую тему и вспомнил, что когда-то я писал о нем. Между нами завязалась переписка. И скоро у меня дома раздался телефонный звонок, и молодой голос известил:

–  Я в Москве. Давайте повидаемся…

И вот явился на удивление быстрый, легкий, гладкая прическа, черные как смоль волосы, веселые глаза. Поначалу я даже сомневался: тот ли это Кулешов? Но с первых же слов я понял - он самый, хотя в ту пору он лежал в госпитале, и нам не удалось повидаться. Все сведения о полете и отважном штурмане я получил в штабе ВВС. А теперь, тридцать лет спустя, мы сидели с ним, и я внимательно слушал его рассказ со множеством подробностей, о которых я не имел понятия…

–  Какими же судьбами вы в Москве?
– спросил я.

–  Очень просто, - объяснил Владимир Ефимович.
– Сын учится в аспирантуре. Приехал к нему на день рождения. И заодно повидаться с вами. Вы знаете, почему я вам написал? Ведь по вашей заметке меня нашли родные, и в том числе мой любимый братан Костик. Оказывается, он тоже был на фронте. Развернул «Правду», прочитал ваши строки и тут же накатал мне большое письмо. Можете себе представить, какое это было для нас счастье - узнать, где кто, и установить прочные связи…

Заговорил о сыне.

–  Сколько же ему лет?
– спросил я.

–  Сегодня исполнилось двадцать четыре.

–  А вам?

–  Мне уже пятьдесят. Как видите, старик, - произнес он, широко улыбнувшись.
– Но не сдаюсь. Живу в Симферополе неплохо, работаю директором кинотеатра. Если бы не раненая нога, вероятно, чувствовал бы себя наполовину моложе.

–  Сколько же лет было вам тогда?

–  Двадцать лет.

Я подумал: в наше время юноша двадцати лет

еще мальчик, студент или молодой рабочий, только что закончивший профтехучилище и, к счастью, не познавший, почем фунт лиха, а тогда уже был мужчина - воин с двумя орденами Красного Знамени на груди.

Владимир Ефимович отказался от чая, заявив, что его ждет настоящее пиршество. Перед тем как уйти, он расстегнул маленький портфель и протянул пакет, заявив:

–  Мой скромный подарок!

Я развернул пакет и увидел альбом великолепных фотографий Севастополя.

–  Я думаю, вам дорог этот город, - сказал он с таким чувством, в котором ощущалось многое; хотя он сам не сражался за Севастополь и, возможно, до войны в глаза не видел этот город, а сегодня Севастополь ему близок так же, как и Заполярье, которому он отдал молодые годы. Видно, так уж повелось, что где бы ни воевал советский человек, а везде родная земля. И каждый ее дюйм одинаково дорог.

Все это уже история. Для одних - вполне книжная, находящаяся за пределами личного опыта. А для нашего поколения - самая драматическая и насыщенная часть собственной жизни, реалии которой неизменно возникают в сегодняшнем дне. Это я и ощутил вновь с необычайно щемящей остротой, приехав на Краснознаменный Северный флот - давно уже не маленький, в чем-то совсем знакомый, а в чем-то изменившийся до неузнаваемости.

…Уезжал я весенним холодным вечером, кутаясь в зимние одежды. А в Мурманске нас встретило ясное голубое небо, какое бывает в Крыму, и, что уж совсем необычно, такая же теплынь.

Здравствуй, прошлое!

Того Мурманска, что я знал во время войны, давно нет - оно понятно, по всей стране идет стройка. Проспект Ленина - самый центр - застроен красивыми, можно сказать, пышными зданиями. Но куда больше поражают окраины: дома там поднимаются на скалах, подобно ступеням гигантской лестницы. Диву даешься, как это они прилепились вроде ласточкиных гнезд. Архитекторы только посмеиваются: «А чему удивляться? Скалы - самый прочный фундамент». Впрочем, меня интересовали не дома, а мои друзья военной поры. Увы, многих нет в живых. Например, товарища по оружию, старейшего журналиста Ивана Портнягина. Помнится, утром он с блокнотом бегал к причалам рыбного порта, ловил возвращавшихся из похода моряков, днем отписывался, а по ночам дежурил в редакции, вычитывал газетные полосы. Такую же неуемную энергию проявлял он и потом, в мирное время, на посту редактора «Полярной правды».

Другие мои знакомые рассеялись по стране и приезжают на старые места погостить - не больше…

Однако кое-кто из ветеранов живет-здравствует в Мурманске. Так, я нашел бывшего капитана тралфлота Василия Сергеевича Земскова - плотного, сурового на вид, а на самом-то деле добрейшего человека.

Помнится, очень уж необычно началась для него война: в сорок первом он принимал в Германии рыболовные суда и 22 июня вместе со своими товарищами оказался в самом Берлине. Арестовав советских моряков, гитлеровцы добивались от них одного: отказаться от Родины, которая якобы «на краю гибели», и согласиться работать на благо третьего рейха. Как ни домогались агенты гестапо, ни одного моряка им не удалось склонить на предательство. Пример стойкости подавал капитан, на все гнусные предложения он отвечал с презрением, а однажды, доведенный до бешенства, плюнул в лицо наглому следователю, за что был избит и брошен в карцер…