Только звезды нейтральны
Шрифт:
Зайцев вырвался из мрака и оказался возле самого трапа. Матрос увидел неясную фигуру в снегу и хотел было крикнуть: «Стой, кто идет?» Но не успел и рта раскрыть, как услышал знакомый голос;
– Смотри, как бы тебя не замело! Матрос пробормотал сквозь зубы:
– Не заметет. Привычны.
Зайцев шагал по палубе с чемоданом. На пути перед ним выросла фигура Трофимова.
– Здравия желаю, товарищ командир!
– Здравствуйте!
– Зайцев, не останавливаясь, пошел дальше. Трофимов едва поспевал за ним.
У самой двери в каюту Трофимов смущенно спросил!
–
– Обошлось!
– бросил Зайцев и перед самым носом Трофимова бесцеремонно захлопнул дверь.
В каюте Зайцев поставил чемодан, снял пальто и подошел к зеркалу. На нем тонким слоем лежала пыль, мыль была и на столе, я на чернильном приборе.
«Хозяин жив, а в доме мертвечиной пахнет, - подумал он.
– Ушел на два дня, и уже забыли. Каюту не убирают, решили: конченый человек. Все в жизни так: пока ты на глазах прыгаешь и все у тебя в порядке, тебе и почести, и внимание, А случись беда, все разбегутся».
Он медленно снял галстук, разделся, а мысль, как ниточка, тянулась и тянулась в одном направлении: «Каждый, попав в мое положение, бывает одинок. Жизнь устроена так, что никто за тебя не заступится. Каждый боится пострадать, бежит, как от огня, делает вид: моя хата с краю, ничего не знаю. Это только слова, что все люди должны друг другу. Слова подлые и лицемерные. Никто себя не считает в долгу перед другими людьми, и никто друг друга не выручает. Еще отец говорил: «В мире действуют суровые законы…» А что такое Максимов? Не волк ли, прикинувшийся овечкой? Видите ли, ей защищает меня. Разыграл из себя благородного рыцаря. Надо быть круглым дураком, чтобы не понять его тактический маневр: вызволить из одной беды и послать на другую».
Заложив руки в карманы, Зайцев ходил и ходил по каюте, мысленно рисуя в своем воображении дальний опасный поход, выпавший на его долю, и он уже видел глазок перископа, который, вероятно, будет преследовать его на, всем пути. Раньше, бывало, заметил следы торпеды - уклонился и пошел в атаку глубинными бомбами. Потопишь или нет - другой вопрос, а страху на них нагонишь. Теперь акустическая торпеда! От нее никуда не денешься. Даже в темноте придет на шум винтов, и, как бы ты искусно ни маневрировал, все равно конец. Он сел в кресло, пальцы нервно сжали карандаш, отбивая дробь по столу. Зайцев не понимал, что с ним происходит.
Расшнуровав ботинки и сняв брюки, он вытянулся на койке. Он напрягал весь свой разум, чтобы ответить себе на вопрос: почему так поступил Максимов? Конечно, не из благих побуждений, а по старой злобе. Неприятно было ворошить прошлое, вспоминать инспекцию, разговоры с Трофимовым и прочее. А вместе с тем оттуда все тянется. «Что я, собственно, сделал ему плохого? Выводы инспекции! Так и без меня бы их написали.
Эх, напрасно пошел к нему служить! Бежать бы как черту от ладана. А теперь весь в его власти, что захочет, то и сделает… Большей кары, пожалуй, и не придумаешь, чем этот поход. Наверное, решил, что не вернусь. Ну, это мы еще посмотрим».
И опять Зайцев подумал о том вечере, когда случилась катастрофа и погибли корабли, а он принял решение свернуть с курса и идти в ближайшую базу. Кого в
Из головы не выходила мысль: зачем Трофимов подсказал решение уйти - по незнанию обстановки или со злым умыслом?
* * *
Утро не принесло Зайцеву облегчения.
В каюту явился инженер-механик, протянул руку и со свойственной ему доброжелательностью поздравил командира с возвращением.
– Спасибо, - глухо отозвался Зайцев, подумав: «Нужны мне твои поздравления, как бабочке зонтик!»
– Неприятности. Оно и понятно.
– Анисимов развел руками.
– Ведь мы могли атаковать их глубинными бомбами, если не потопить, то как следует шугануть немцев, а тем временем оказать помощь нашим товарищам.
– Кто же знал, что там была лодка? Ведь не я один. Трофимов тоже принял их за мины.
– Ну что Трофимов! Ему не отвечать. Он скользкий, как налим. Сегодня скажет одно, завтра другое.
Зайцев пристально посмотрел в глаза Анисимову и подумал: пожалуй, правда…
Анисимов осведомился насчет здоровья комдива.
– Как будто ранен в голову. В госпиталь положили. Анисимов с сожалением покачал головой:
– Теперь какие планы, товарищ командир?
– Задание есть. Пойдем к мысу Желания. Там немецкая лодка орудует, обстреляла и сожгла продовольственный склад. Мы должны доставить продовольствие и боеприпасы…
– Ледокол дадут? Или как?
– Какой ледокол?! Откуда он возьмется? У базы плавсредства - катера да баркасы. А вы ледокол захотели! Сами будем пробиваться.
– Как можно самим, ведь там плавучие льды!
– И все же будем пробиваться.
Анисимов знал, как трудно и опасно плавать в эту пору на Крайнем Севере. Чем ближе к полюсу, тем больше туманов, толще и плотнее льды. Однако нельзя было не понять Зайцева: у него нет выбора, он не может возражать, в его положении человек хоть в пасть льву полезет.
Анисимов попросил разрешения выйти и направился к двери. Зайцев тоже вышел на палубу. Их сразу окружили матросы, послышались вопросы, и все об одном и том же: что с комдивом? Зайцев нехотя отвечал и негодуя думал: «Будь я на месте Максимова, им было бы наплевать, жив я или богу душу отдал».
Шувалов стоял в стороне, стараясь не попадаться Зайцеву на глаза. И все же Зайцев заметил его хмурое лицо, насупленные брови и спросил:
– Ну как, Шувалов, были в гостях у полярников?
– Был, - холодно ответил старшина и тут же добавил: - Товарищ командир, разрешите проведать комдива!