Толкование договора в российском и зарубежном праве

Байрамкулов Алан

С ростом производства и количества торговых операций формализм системы договоров stricti iuris уже не мог удовлетворить запросы времени и постепенно был вытеснен договорами доброй совести (bonae fidei contractus), что сместило акцент при толковании договоров с абсолютного приоритета торжественно произносимых при заключении сделок формул на поиск подлинной воли сторон.

На важный момент обращают внимание авторы курса римского частного права: проблема соотношения слова и воли в договоре по существу является экстраполяцией проблемы духа и буквы при толковании закона, которая берет свое начало в трудах Аристотеля: «Нужно обращать внимание не на слово (logos), а на намерение (dianonia)» [103] .

103

Римское

частное право: Учебник. С. 316.

Нетрудно заметить, что поиск «подлинной воли» законодателя, а в случае договора – «действительной воли сторон» – более абстрактная позиция, апеллирующая скорее к политико-правовым, нежели к формально-догматическим основаниям.

При всем этом не стоит преувеличивать значение контроверзы между словом и волей в римском праве, от чего предостерегает проф. R. Zimmerman: «Сам дискурс, в рамках которого высказывались данные доводы (а именно – о противостоянии слова и воли), долгое время препятствовал непредвзятой оценке источников. Поэтому в первую очередь следует избегать соблазна рядить прошлое в одежды современных концепций» [104] .

104

Zimmerman R. Op. cit. P. 266.

Именно по этой причине говорить о противостоянии объективных и субъективных критериев толкования договора в римском частном праве можно лишь с высокой степенью условности. Тем не менее дискуссия римских юристов стала своеобразным эталоном, к которому обращались в последующем европейские исследователи в поисках концептуального ориентира при толковании договора.

Так, фраза Папиниана о том, что «в соглашениях договаривающихся сторон было признано важным обратить внимание больше на волю, чем на слова» [105] , как пишет проф. R. Zimmerman, в европейской доктрине «цитируется снова и снова – как итог, исследование общего намерения сторон стало главным ориентиром для интерпретатора» [106] .

105

In condicionibus contrahentium voluntatem potius quam verba spectari placuit (D. 50.16.219).

106

Zimmerman R. Op. cit. P. 636.

В европейской доктрине противостояние указанных подходов окончательно сформировалось в XIX столетии в рамках противостояния теорий воли и волеизъявления у немецких юристов [107] . В этом отношении справедливо утверждать, что субъективный и объективный подходы к толкованию в современном значении сложились в юриспруденции Нового времени. Вместе с тем римское право прежде всего в интерпретациях средневековых глоссаторов в части самой постановки проблемы о противоборстве внутренних (воля) и внешних (слово) элементов договора оказало решающее влияние на дальнейшее развитие доктрины и практики толкования договора.

107

Grigoleit H.C., Canaris C.-W. Op. cit. P. 2.

§ 2. Субъективный подход к толкованию договора

2.1. Действительная воля сторон. В XIX столетии под влиянием идей индивидуализма и автономии воли в гражданском праве континентальных стран, на основе которых была создана классическая (консенсуальная) модель договора, субъективный подход к толкованию договора стал доминирующим. «Для пандектистов это становится логическим продолжением частной автономии и «волевой теории» договора, – считает проф. R. Zimmerman. – Если договорные обязательства по определению устанавливаются по собственному усмотрению, то единственной целью судов является раскрытие того, о чем стороны договорились, и признание их подлинных намерений» [108] .

108

Zimmerman R. Op. cit. P. 636.

С

точки зрения консенсуальной модели существо договора состоит в консенсусе (соглашении), т. е. в совпадении воли лиц, его заключивших [109] , поэтому в рамках субъективного подхода целью толкования условий договора является установление действительной (подлинной, реальной) воли сторон.

Действительная воля устанавливается на основе непосредственного наблюдения и соотнесения опыта интерпретатора (суда) и сторон. Речь идет в этом случае о той воле, которая была сформирована ее носителем во внешних знаках (условия договора, переписка, последующее поведение). В этой связи представляется удачным определение действительной воли как воли эмпирической [110] , т. е. того намерения, которое может быть определено непосредственно на основании доказательств, свидетельствующих о том, каких правовых последствий желали стороны при заключении договора.

109

Бекленищева И.В. Гражданско-правовой договор: классическая традиция и современные тенденции. М., 2006. С. 56.

110

L"uderitz A. Op. cit. S. 338 f.

Классическая модель договора была положена в основу европейских кодификаций, поэтому в национальных кодексах, принятых в XIX столетии, нормы о толковании договора ориентированы на применение субъективного критерия. Согласно ст. 1156 ФГК при рассмотрении соглашений нужно в первую очередь исследовать, каково было обоюдное намерение договаривающихся сторон, а не останавливаться на буквальном смысле выражений. Согласно § 133 ГГУ при толковании волеизъявлений необходимо следовать действительной воле, не придерживаясь буквального смысла выражений.

Статья 431 ГК РФ также указывает на необходимость выяснения действительной общей воли сторон, хотя и после буквального толкования. Элементы субъективного подхода могут быть обнаружены и в российском дореволюционном законодательстве. Так, согласно ст. 1539 Свода законов Российской империи, если словесный смысл вызывает серьезные сомнения, тогда договоры должны быть изъясняемы по намерению их и доброй совести. Ссылка на намерения сторон приведена также в ст. 86 Проекта Гражданского уложения Российской империи.

Однако и современный французский, и в особенности немецкий подходы к толкованию договора едва ли можно назвать в чистом виде субъективными, т. е. ориентированными на выявление действительной воли сторон, поскольку при толковании договора широко используются техники интерпретации договорных условий, которые основаны на объективных элементах, о чем будет сказано далее.

Следует указать, что субъективный подход нашел непосредственное отражение в ряде международных документов, представляющих собой различные формы унификации договорного права.

Так, гл. IV Принципов УНИДРУА (2004) [111] , посвященная толкованию договоров, открывается положением, согласно которому договор следует толковать в соответствии с общим намерением сторон (п. 1 ст. 4.1).

Аналогичное требование содержится в п. 1 ст. 5:101 Принципов европейского договорного права (The Principles of European Contract Law) [112] , согласно которому договор толкуется в соответствии с общим намерением сторон, даже если оно отличается от буквального смысла слов. От приоритета общего намерения не отказались также разработчики Проекта общей модели будущего европейского гражданского кодекса (The Draft Common Frame of Reference, ст. 8:101; далее – DCFR) [113] .

111

Принципы международных коммерческих договоров

112

На русском языке были опубликованы в «Журнале международного частного права». 1999. № 1(23). С. 40–70.

113

Principles, Defnitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference .