Толкование договора в российском и зарубежном праве
Шрифт:
Приведенные выше нормы, отражающие приоритет намерений сторон над тем, как они выражены в тексте договора, прежде всего направлены на охрану автономии воли лиц, заключивших договор, от искажений, которые могут быть привнесены судом в процессе толкования договора. Под искажениями в данном случае необходимо понимать изменения и дополнения, ранее не включенные сторонами в договор, например, когда в результате толкования какой-либо из сторон договора вменяется обязанность, исполнение которой она не намеревалась принимать при его заключении.
Очевидно, что такая ситуация недопустима и противоречит самой сути принципа свободы договора, который с доктринальных позиций является логической основой субъективного подхода к толкованию договора. В то же время применение только субъективного критерия при толковании сталкивается с проблемой защиты интересов стороны договора, которой такое волеизъявление
2.2. Позиция стороны – адресата волеизъявления. Еще более очевидной данная проблема становится при рассмотрении структуры гражданско-правового договора, в котором участвуют как минимум две стороны. В этой связи становится актуальным вопрос: о воле какой из сторон говорится в приведенных выше нормах об «обоюдном намерении договаривающихся сторон» (ФГК), «общем намерении сторон» (Принципы УНИДРУА, DCFR)? Отечественный законодатель также упоминает действительную общую волю сторон ч. 2 ст. 431 ГК РФ.
В большинстве случаев обе стороны не могут быть одновременно авторами спорного условия: неопределенная формулировка, как правило, исходит от одной из сторон, которая предложила данное условие либо проект договора, поэтому применительно к договору можно говорить об авторстве спорного условия.
Однако следование лишь воле той из сторон, которая является автором спорного условия, сопряжено с риском ущемления интересов другой стороны, которой было адресовано спорное условие. Как было показано в гл. I настоящей работы, необходимость в толковании договора во многих случаях обусловлена различным восприятием спорного условия его сторонами, у каждой из которых свой горизонт понимания, что оказывает непосредственное влияние на саму природу спора о толковании.
В этой связи не представляется возможным игнорировать позицию той стороны, которой данное волеизъявление было направлено и которая полагалась на то изложение данного условия, которое было включено в текст договора.
По этим причинам при толковании договора суд не может ограничиться лишь исследованием внутренней воли одной из сторон (стороны-заявителя) в ущерб интересам другой стороны (стороны-адресата). В западной доктрине права пристальное внимание уделено пониманию волеизъявления стороны договора – заявителя стороной договора – адресатом, что в конечном счете влияет не только на методологию применения субъективного критерия, но и на сам дискурс обсуждения проблемы толкования договора, в рамках которого исследованию и оценке подлежат позиции двух сторон – заявителя и адресата.
Теоретические основы для этого были заложены немецкой доктриной и практикой, для которых в вопросах толкования исходным понятием является не договор (Vertrag), а волеизъявление (Erkl"arung), подтверждением чему может служить § 133 ГГУ. При этом договор, понимаемый как встречные волеизъявления двух сторон, толкуется с учетом волеизъявления каждой из сторон.
При применении субъективного критерия определяющую роль играет то, что другая сторона (адресат заявления) знала или не могла не знать о намерении заявителя. Сообразно этому в немецкой литературе постулируется тезис о том, что решающее значение должно быть придано распознаваемости волеизъявления для другой стороны [114] . Этот тезис основан на учении о воле и волеизъявлении в сделке, которое также было сформировано немецкими цивилистами. Суть данного учения состоит в том, что правовые последствия сделки связываются не столько с волей (Wille), т. е. с внутренним решением лица совершить сделку, сколько с проявлением данной воли вовне, т. е. с волеизъявлением (Erklarung). Как указывает A. Manigk, основы данного учения были заложены в классических работах F.C. von Savigny, который исходил из следующего: «Поскольку на самом деле воля должна восприниматься как единственный значительный фактор, влияющий на действительность, и только потому, что она представляет собой внутреннее, невидимое явление, нам необходим определенный знак, через который она может стать распознаваема для других, и таким знаком, через который открывается воля, и является изъявление (Erklarung)» [115] .
114
Vogenauer S. Op. cit. P. 4.
115
Манигк
Не вызывает сомнений то, что воля как внутренний процесс не может быть объектом толкования, поскольку при толковании всегда используются какие-либо формы ее внешнего проявления, т. е. толкованию подлежит волеизъявление в его эмпирической форме. В то же время установление действительной воли (wirkliche Wille) рассматривается как цель толкования договора, что закреплено в § 133 ГГУ [116] . И такое решение проблемы представляется правильным.
116
Следует отметить, что в немецкой литературе существует мнение, согласно которому «внутренняя воля» (inner Wille) и «действительная воля» (wirkliche Wille) не являются тождественными понятиями. См. подробнее: Манигк А. Развитие и критика учения о волеизъявлении // Вестник гражданского права. 2009. № 3. С. 253.
Для целей толкования важно то, что, исполняя функцию объективации воли, «волеизъявление независимо от его формы сообщает адресату волеизъявления содержание внутренней воли лица» [117] . В этом контексте смысл субъективного критерия при толковании волеизъявления в соответствии с § 133 ГГУ состоит в том, чтобы установить действительную волю заявителя в понимании ее получателя, т. е. лица, которому она адресуется (nat"urliche Auslegung).
117
Панова А.А. К вопросу о категориях воли, волеизъявления и порока воли в теории юридической сделки // Вестник гражданского права. 2011. № 1. С. 62.
Как отмечают C.-W. Canaris и H.C. Grigoleit, «по общему правилу заявления делаются не для их получения и понимания каким-либо «посторонним лицом», а для конкретного адресата. По этой причине логично принять позицию адресата в качестве релевантной точки зрения, поскольку договор является актом коммуникации лишь с конкретной стороной и касается только ее интересов» [118] .
Аналогичного мнения придерживается проф. A. L"uderitz, который со ссылкой на классика немецкой юриспруденции R. von Ihering'а указывает на следующее: «… при толковании решается вопрос не о том, что является действительным смыслом заявления говорящего, а о том, как контрагент должен был понять заявление сообразно открывшимся перед ним обстоятельствам» [119] .
118
Grigoleit H.C., Canaris C.-W. Op. cit. P. 5.
119
L"uderitz A. Op. cit. S. 278.
В связи с этим возникает вопрос: как следует понимать закрепленную во многих законодательных источниках формулировку о толковании договора согласно «общей воле сторон»?
Представляется, что необходимо исходить из того, что «воля», равно как и «волеизъявление», – понятия индивидуальные, поскольку носителем воли может быть одно лицо. С этой точки зрения коллективная воля, в том числе общая воля сторон договора, в значительной степени представляет собой теоретическую абстракцию, если не фигуру речи.
На практике при установлении общей воли сторон исследованию подлежит волеизъявление стороны-заявителя с позиций стороны-адресата. При этом под действительной волей сторон договора понимается эмпирическая воля стороны-заявителя, ограниченная теми значениями, которые были доступны для понимания стороной-адресатом. Данный тезис также согласуется с общей проблемой различного понимания спорного условия, которая была обозначена нами в гл. I настоящей работы.