Толковый словарь Эс Джей
Шрифт:
– Теперь уже мне можно повернуться? – спрашивает мама.
– Если нужно.
Мама видит мои вещи, брошенные на пол. Вздыхает, поднимает их и складывает аккуратной стопочкой. Охает:
– Саманта! – держа мои трусы двумя пальцами. – Это ты могла оставить!
– Но она сказала снять одежду, это тоже одежда, разве не так?
Дверь открывается, и мама кидает мои трусы себе в сумочку. За доктором Чарльзуорт заходит парень, который выглядит как кинозвезда. Без шуток. Он будто вышел из декораций какого-нибудь фильма про докторов. Он доктор Сказочный. Доктор Восхитительный.
Святые помидоры! Я хочу свои трусы назад. Сейчас же. Доктор Чарльзуорт представляет его:
– Это доктор Трэвис.
– Приятно познакомиться, Саманта.
У него американский акцент. Вау! Может быть, он из Голливуда?
– А вы, должно быть, мама Сэм? Рад встрече.
Мама выглядит так, будто прямо сейчас растает в своем кресле.
– Эм… Здравствуйте…
– Она раздета? – спрашивает доктор Чарльзуорт маму.
– Да, раздета, – говорю я до того, как мама успевает ответить. Почему доктор Чарльзуорт не говорит со мной? Пациент я!
– Ляг на спину и опусти рубашку до пояса.
Я делаю, как она просит, оставляя одну руку на груди. Доктор Чарльзуорт и доктор Трэвис подходят ко мне. Доктор Чарльзуорт включает яркую лампу. Свободной рукой я закрываю лицо, потому что свет раздражает глаза.
Я слышу шелест пластика и щелчок резинки. Чувствую, как кто-то трогает мой живот. Они в резиновых перчатках! Они что, думают, что могут что-то от меня подхватить?! Меня уже осматривали врачи, конечно, но не так. Это унизительно. Я хочу уйти! Я хочу пойти домой сейчас же! Я хочу убежать по дороге в своей тоге-рубашке-простынке-черт-знает-в-чём-еще, забраться под кровать и никогда больше оттуда не показываться.
– Видите, доктор Трэвис? Видите, как здесь отслаивается кожа?
Ее резиновые руки тычут и колют.
– Видите эту приподнятую и утолщенную кожу? Это от постоянного трения и расчесывания. А это видите? Здесь значительная атрофия.
Я чувствую на себе другие руки, но уже без перчаток – они теплые и мягкие. Кожа к коже.
Доктор Чарльзуорт цыкает.
– Нужно надеть перчатки, доктор Трэвис.
– Не вижу необходимости, – тянет он слова со своим прекрасным акцентом.
– Это должно быть привычкой, вне зависимости от необходимости, – говорит доктор Чарльзуорт. – Видите? Кожа лопнула и мокнет.
Я лежу не шевелясь, чувствуя на себе их руки, слушая их «хм» и «угу» и докторские разговоры на докторском языке, который я не понимаю. Они просят меня перевернуться на живот, чтобы осмотреть спину. Я сама никогда не видела свою спину. У мамы в спальне есть длинное зеркало, вмонтированное в стену, и я стояла перед ним, пытаясь заглянуть через плечо, но моя шея не как у жирафа, поэтому я смогла увидеть только кое-что. Но я могу ее потрогать – она грубая там, где я чешусь, похожа на наждачку и вся в чешуйках. В неровных, бугристых, комковатых кусках, будто кто-то вымазал меня дегтем и обсыпал гравием. Как бы моя спина ни выглядела, я уверена, она совсем не похожа на спины женщин из журналов.
Я лежу лицом в простыню, а они водят руками по моим ногам. Я могу представить, что они трогают: вздутые круглые рубцы, потрескавшиеся и сочащиеся. Маленькие пятна запекшейся крови. Наросты, которые я соскребаю ногтями. Утолщения на коже, больше похожие на резину. И странные красные обожженные очаги, окруженные белоснежной кожей. Мое тело напоминает поле битвы: краснокожие берут верх над бледнолицыми.
– Вы не преувеличивали, миссис Бэклер, – говорит доктор Чарльзуорт. – Ваша дочь, должно быть, жестоко страдает от своего состояния.
– Я не понимаю, – говорит мама, поперхнувшись.
Ну вот опять. Я уже слышала это миллион раз – речь, которую она произносит всем, кто готов слушать.
– Я не пила алкоголь во время беременности. Я не ела никакого мягкого сыра или копченого мяса. Когда она родилась, все медсестры восхищались ее мягкой молочной кожей. Я кормила ее грудью до девяти месяцев. Я не вводила слишком рано твердую пищу. Я не знаю, что я сделала не так.
– В этом нет вашей вины, миссис Бэклер, – говорит доктор Чарльзуорт.
– У моего мужа, Дэйва, летом бывает сыпь на внутренней стороне бедер. Однажды он пошел пятнами после того, как съел что-то острое в отпуске в Таиланде. А потом был случай… – Мама продолжает болтать, будто у нее нет кнопки «выключить».
– Можешь одеваться, Саманта, – шепчет доктор Трэвис.
Я сползаю с кушетки и смотрю на него. Я думала, что увижу на его лице гримасу отвращения. Вместо этого его прекрасные карие глаза улыбаются, будто со мной всё в порядке.
Доктор Чарльзуорт задергивает занавеску. Мамина рука просовывается снизу, тряся моим нижним бельем. Я хватаю трусы и надеваю.
Я слышу, как они говорят, но выключаю звук. Я делаю это не специально. В моей голове будто закрывается створка. Я больше не в состоянии это выносить.
Каждый раз одно и то же. Никто из докторов не может дать ответ. Никто не знает, что вызывает экзему, и никто не может договориться о том, как ее лечить. У них у всех разные мнения. Они едины только в одном: попробуем то, попробуем сё и будем пробовать до тех пор, пока не натолкнемся на то, что сработает, будто я какая-то лотерея. Я такое страшилище. Почему я должна от всех отличаться? Почему я должна быть собой?
– Миссис Бэклер, думаю, нам стоит начать с того, чтобы определить для вашей дочери исключающую диету, – говорит доктор Чарльзуорт.
– Что это такое? – спрашивает мама сквозь всхлипывания.
Не могу поверить. Это я должна плакать.
– Это когда мы убираем из рациона питания практически всё. Сокращаем его до нескольких продуктов. А через некоторое время вводим остальные продукты заново. Если кожа будет реагировать, мы сможем это заметить и узнаем, вызывает ли дерматит что-то, на что у нее аллергия.