Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты
Шрифт:
— Аминь, — хрипло отозвался Корнев.
— Аминь, — облегченно повторило несколько голосов.
Только что отошел Долба — у могилы вдруг появился расстроенный Василий Иванович. Он стоял и напряженно смотрел своими голубыми детскими глазами, дрожал, и слезы градом лились по его щекам.
— Умер?! — с тоской, всхлипывая, говорил он. — Диоген умер…
Слезы опять остановили его.
— Диоген… солнце закрыли… в могиле… в могиле…
Василий Иванович все напряженнее всматривался, и все сильнее слезы лились по его щекам. Он
— Водкой бы не спаивали этого Диогена, — проворчал сквозь зубы Семенов, шагая рядом с Карташевым.
Когда никого больше не осталось, к Василию Ивановичу подошел Петр Семенович и дернул его за рукав.
— Ну, чего еще? — угрюмо оборвал он его.
— Ушли?! — спросил Василий Иванович. — Все ушли?!
— Ну, идем, — свирепо потянул его за собой Петр Семенович.
— Куда идем?! Петр Семенович, водки надо…
— Нет денег…
— Нет?!
И Василий Иванович скорчил такую отчаянную физиономию, точно это было верхом человеческого страдания.
— Петр Семенович, я достану!
Василий Иванович опрометью бросился к кладбищенским воротам и нагнал толпу расходившихся. Он быстро окинул всех и подошел к Горенко.
— Дайте, пожалуйста, двадцать копеек, — с отчаянием обратился он к ней.
Горенко быстро сунула руку в карман, достала рублевую бумажку и торопливо передала ее Василию Ивановичу. Прежде чем она успела подумать, Василий Иванович поймал ее руку, поцеловал и, счастливый, бросился назад.
— Это бывший учитель, — сообщил какой-то пожилой господин. — Его заподозрил инспектор в воровстве машины, которую, как оказалось потом, сын же инспектора и украл… Все знали об этом…
Общество молча, потупившись, спешило разбрестись кто куда.
История на кладбище в преувеличенном виде разнеслась по городу: гимназисты говорили возмутительные речи, учителя тоже, тут же и бродяги какие-то. Ужас и сознанье, что так не может и не должно продолжаться, охватывали всех и напряженно искали выхода.
Гроза разразилась в лице нового генерал-губернатора. Он неожиданно приехал в гимназию и потребовал сбора всех в актовой зале. Уроки были прекращены, и все, и учителя и ученики, застегиваясь на ходу, спешили в указанное место.
Генерал стоял у дверей и грозно встречал каждого своими твердыми глазами.
Когда собрались все, он дал отрывочное распоряжение:
— Молебен!
Явился священник и регент. Певчие вышли вперед.
Молебен начался.
— Все петь! — повернулся на мгновение к ученикам генерал.
В задних рядах и не слыхали этого приказания. Передние затянули кто в лес, кто по дрова.
Генерал побагровел и, едва дождавшись конца молебна, обратился с громовой речью ко всем присутствующим.
— Я вас научу, мальчишки! — неслись его раскаты по зале. — Разврат, пьянство, курение табаку по
Директор, бледный, растерянно смотрел на генерала, вытянув руки по швам.
— Я вам…
— Молчать! Я научу вас служить присяге и чести! Кто говорил речь на кладбище?
Среди гробовой тишины Долба медленно, боком, бледный, стал пробираться вперед.
— Ты?!
У Долбы рябнуло в глазах.
— Я, — беззвучно раздалось по зале.
— Из дворян?
— Из крестьян.
— Так вот зачем тебе дается образование, неблагодарный?! Вон! Выгнать его сейчас же…
— Сейчас состоится определение педагогического совета.
— Там совет советом, но по моему приказанию.
— Слушаю-с, ваше превосходительство.
Генерал встретился глазами с Карташевым и молча протянул ему через чью-то голову руку. Карташев пожал руку и, покраснев, упорно стал что-то обдумывать.
Когда учеников распустили по классам, Карташев решился и, собрав все свое мужество, бросился в переднюю, где одевался генерал.
— Борис Платонович, — умоляющим голосом произнес он и отвел генерала в сторону.
— Что, голубчик? — ласково спросил генерал.
— Ради бога… не губите… — голос Карташева обрывался, — Долбу… Он ничего не сказал предосудительного… Я был там… вышла только бестактность… это добрый, простой человек… у него не было никакого умысла…
Генерал в раздумье наклонил голову.
— Вы ручаетесь?
— Я ручаюсь своей жизнью.
— Позвать ко мне… этого Долбу.
Долбу привели.
— Вы мне даете честное слово, что больше никогда ни в чем не будете замешаны?
— Даю, — ответил Долба.
— Оставить его, но подвергнуть дисциплинарному взысканию… Благодарите ваших товарищей.
Долго ломало начальство голову, какому взысканию подвергнуть Долбу, и наконец решили: сделать ему официальный выговор.
По распоряжению полиции обоих — и Петра Семеновича и Василия Ивановича — выслали из города.
Рыльский вскоре уехал за границу. Компания на прощанье снялась вместе. Разыскали у Вервицкого старый портрет Беренди. В длинных волосах, в какой-то кокетливой позе, философ с длинными ногами сидел в кресле и загадочно смотрел в публику.
Строгости в гимназии усилились. Ученикам заведены были билеты, в которых точно обозначено было, что допускалось и чего нет.
Новый инспектор, вежливый и ехидный, мучил своих жертв и, поймав ученика с расстегнутой пуговицей, пилил его и доказывал, что его пуговица тесно связана с его безнравственностью. Ученики пятого класса, с ухарским видом, запрятав в рукав закуренные папиросы, ходили по коридору и за спиной инспектора, затягиваясь, глотали дым. Это считалось верхом удали и шика.