Том 1. Романы. Рассказы. Критика

Газданов Гайто

«Бельведерский торс» – рассказ о незначительном эпизоде, об одном неудавшемся покушении сумасшедшего итальянца. Как и в большинстве других вещей Алданова, фигура официального героя повести обманчиво-центральна и, подходя к концу, о ней почти забываешь. Конечно, Алданов слишком искусный конструктор для того, чтобы совершить ошибку в построении – и в нескольких беглых строках, точно случайно вставленных в текст, мы узнаем о герое все, что нам следовало знать, вернее, все, что Алданов считает нужным нам сообщить. Но зато мы читаем о конце жизни Микеланджело, об искусстве и – как всегда у Алданова – об ужасной тленности всего существующего. Люди, с которыми нас знакомит автор, – те же, с которыми нам уже неоднократно приходилось сталкиваться. Все творчество Алданова,

все многочисленные его герои каждой страницей свидетельствует об этом. Вазари из «Бельведерского торса» мог бы существовать в Риме или Элладе так же, как в современной Европе.

Подлинный, безотрадный смысл алдановских произведений остается, я думаю, недоступным среднему читателю. Автор пишет одно, читатель понимает другое; так мирные русские интеллигенты читали Гоголя, отчасти так же читали Чехова. Частично это следует, я думаю, объяснить чисто внешними причинами – например, исключительной убедительностью изложения.

Нам трудно согласиться с алдановским видением мира – но это уж область правильности или ошибочности целой философии. В противоположность Алексею Толстому, в повествовательном гении которого мысль почти всегда отсутствует, – хотя это и не сразу заметно, – у Алданова с первой и до последней строчки все умно. Закрываешь книгу с двойным сожалением – во-первых, потому, что она прочитана, во-вторых, потому, что она так печальна.

Ирина Одоевцева. Зеркало^*

Роман. Брюссель. 1939.

Читая роман Одоевцевой, трудно отделаться от впечатления, что он написан, как сценарий, и возникает вопрос: можно ли это в таком случае рассматривать как беллетристику? Это впечатление создается, главным образом, от того, что все глаголы в романе поставлены в настоящем времени. Трудно предполагать, что автор сделал это не умышленно; слишком очевидно, что эта форма повествования способна погубить любой шедевр, и никакой роман не выдержал бы такого испытания. «Люка встает, Люка думает, Люке кажется, Люка выходит, Люка садится» – и так на протяжении двухсот тридцати страниц.

Употребление настоящего времени в повествовании вообще есть прием чрезвычайно спорный и чаще всего не оправдывающий себя; но если он еще в какой-то мере возможен на одной странице, то на протяжении многих он становится убийственен. Убежден, что Одоевцева это прекрасно знает, не может этого не знать и не видеть; стало быть, это объясняется какими-то повелительными причинами, которые читателю неизвестны, но последствия которых ему приходится все-таки испытывать на себе. И нужно сделать большое усилие, чтобы, прочтя роман, забыть об этом досадном обстоятельстве.

«Зеркало» может нравиться или не нравиться; внешне, повторяю, из романа искусственно вынута главная возможность беллетристической убедительности. Нельзя, однако, отрицать того, что талант Одоевцевой создает ее собственный, особенный мир – черта достаточно редкая, чтобы ей не обрадоваться. Искусство Одоевцевой отдаленно, пожалуй, напоминает то, о котором некогда мечтал лорд Генри в ныне почти забытом – хотя по-своему замечательном – «Портрете Дориана Грея». Среди всех героев «Зеркала» есть только один человек, кстати, прекрасно описанный и совершенно живой – советский путешественник, в котором мы точно узнаем старого знакомого. Все остальные живут и двигаются в абсолютно условном мире, не существующем нигде, кроме этой книги, но законченном и по-своему гармоничном. Чтобы быть справедливым, следует отметить, что ничего общего с типом наших обычных представлений он не имеет.

Героиня романа, Люка (которую мы помним по предыдущей книге Одоевцевой) становится любовницей французского кинематографического режиссера и оставляет мужа, которого, в сущности, продолжает любить. Затем любовник ее бросает, и она умирает в автомобильной катастрофе. Через некоторое время он стреляется. Вот, собственно, содержание романа. Но о переживаниях Люки мы читаем, как о чем-то совершенно новом, настолько они не похожи на то, что мы привыкли

читать о таких же, примерно, переживаниях. Тот могучий этический фактор – в каком угодно его аспекте – без которого нам трудно себе представить какое-либо литературное произведение, здесь отсутствует в идеальной степени. Героиня романа не подозревает об его существовании, и автор производит над ней этот психологический опыт, надо сказать, не без некоторой жестокости. Так же лишен нормальных человеческих чувств герой, Тьери; единственно, на чем, так сказать, отдыхает читатель в его облике, это его несомненная глупость, которой Одоевцева тоже не щадит. Даже чисто физические ощущения героев не похожи на ощущения людей реального мира. «Она видит, как отражение Ривуара наклоняется к ней, поднимает ее, кладет в отражение постели… Она закрывает глаза, чтобы спрятаться в темноту».

Когда читаешь Одоевцеву, всегда кажется, что она способна на большее. Есть многое в ее книгах, с чем почти невозможно согласиться; но отрицать ее талант нельзя, оставаясь сколько-нибудь объективным.

Комментарии

Настоящее издание – наиболее полное Собрание сочинений Гайто Газданова, в него вошли все его романы и рассказы, опубликованные при жизни. Кроме того, в отличие от трехтомника, вышедшего в 1996 г. в издательстве «Согласие», оно содержит новые материалы – роман «Переворот», опубликованный после смерти писателя, рассказы, литературно-критические эссе, рецензии, заметки, выступления писателя на радио «Свобода» (1960-1970-е годы), масонские доклады, письма, найденные за последние десять лет в эмигрантских журналах, газетах, в архивах, а также воспоминания современников о Газданове и наиболее полную в настоящем издании библиографию его произведений и публикаций о нем с 1926 по 2009 г. Полностью представлена и знаменитая, имеющая важное историческое значение и вместе с тем не утратившая актуальности полемика в русской эмигрантской печати вокруг статьи Газданова «О молодой эмигрантской литературе» (1936), в которой участвовали Г. Адамович, В. Ходасевич, М. Осоргин, М. Алданов, А. Бем, В. Варшавский и др.

Собрание сочинений построено по хронологическому принципу. Произведения, включенные в него печатаются, в основном, по прижизненным изданиям и архивным материалам. Значительная часть рукописей Газданова находится в Библиотеке Гарвардского университета (США), каталог которого с «таблицей жизни и творчества» писателя и вводной статьей первого исследователя творчества Газданова – американского литературоведа, профессора Массачусетского университета Ласло Диенеша – об истории архива публикуется (в переводе с английского) в пятом томе настоящего издания. Часть рукописей не сохранилась.

Первое известное нам опубликованное произведение Газданова – рассказ «Гостиница грядущего», появилось в пражском журнале «Своими путями» в 1926 г.; последнее – неоконченный роман «Переворот» – напечатано в нью-йоркском «Новом журнале» в 1972 г.

При жизни писателя ни одно из его произведений на родине не публиковалось, а многие до войны печатались за рубежом по старой орфографии. В настоящем издании все тексты печатаются в соответствии с новой орфографией. Вместе с тем сохранены авторские орфография и пунктуация в тех случаях, где они принципиально важны; сохранено и авторское написание имен.

В комментарии к каждому произведению указывается, наряду с первой публикацией, также и первая публикация в России (если таковая была).

Отсылка к «Архиву Газданова» указывает на то, что рукопись хранится в Отделе рукописей Хотонской библиотеки Гарвардского университета.

Dienes – ссылка на книгу: Dienes L. Russian literature in exile: The life and work of Gaito Gazdanov. Mtinchen Werlag Otto Sagner, 1982.

«Возвращение Гайто Газданова» – ссылка на книгу «Возвращение Гайто Газданова. Научная конференция, посвященная 95-летию со дня рождения» (Библиотека-фонд «Русское Зарубежье»: Материалы и исследования. Вып.1) / Сост. М. А. Васильева – М.: Русский путь, 2000.