Том 1. Стихотворения 1838-1855

Некрасов Николай Алексеевич

4.

Много травили, много скакали, Гончих из острова в остров бросали, Вдруг неудача: Свиреп и Терзай Кинулись в стадо, за ними Ругай, Следом за ними Угар и Ромашка — И растерзали в минуту барашка! Барин велел возмутителей сечь, Сам же держал к ним суровую речь. Прыгали псы, огрызались и выли И разбежались, когда их пустили. Ревма-ревет злополучный пастух, За лесом кто-то ругается вслух. Барин кричит: «Замолчи, животина!» Не унимается бойкий детина. Барин озлился и скачет на крик, Струсил — и валится в ноги мужик. Барин отъехал — мужик встрепенулся, Снова ругается; барин вернулся, Барин

арапником злобно махнул — Гаркнул буян: «Караул! Караул!» Долго преследовал парень побитый Барина бранью своей ядовитой: «Мы-ста тебя взбутетеним дубьем Вместе с горластым твоим холуем!» Но уже барин сердитый не слушал, К стогу подсевши, он рябчика кушал, Кости Нахалу кидал, а псарям Передал фляжку, отведавши сам. Пили псари — и угрюмо молчали, Лошади сено из стога жевали, И в обагренные кровью усы Зайцев лизали голодные псы.

5.

Так отдохнув, продолжают охоту, Скачут, порскают и травят без счета. Время меж тем незаметно идет, Пес изменяет, и конь устает. Падает сизый туман на долину, Красное солнце зашло вполовину, И показался с другой стороны Очерк безжизненно-белой луны. Слезли с коней; поджидают у стога, Гончих сбивают, сзывают в три рога, И повторяются эхом лесов Дикие звуки нестройных рогов. Скоро стемнеет. Ускоренным шагом Едут домой по холмам и оврагам. При переправе чрез мутный ручей, Кинув поводья, поят лошадей — Рады борзые, довольны тявкуши: В воду залезли по самые уши! В поле завидев табун лошадей, Ржет жеребец под одним из псарей… Вот наконец добрались до ночлега. В сердце помещика радость и нега — Много загублено заячьих душ. Слава усердному гону тявкуш! Из лесу робких зверей выбивая, Честно служила ты, верная стая! Слава тебя, неизменный Нахал, — Ты словно ветер пустынный летал! Слава тебе, резвоножка Победка! Бойко скакала, ловила ты метко! Слава усердным и буйным коням! Слава выжлятнику, слава псарям!

6.

Выпив изрядно, поужинав плотно, Барин отходит ко сну беззаботно, Завтра велит себя раньше будить. Чудное дело — скакать и травить! Чуть не полмира в себе совмещая, Русь широко протянулась, родная! Много у нас и лесов и полей, Много в отечестве нашем зверей! Нет нам запрета по чистому полю Тешить степную и буйную волю. Благо тому, кто предастся во власть Ратной забаве: он ведает страсть, И до седин молодые порывы В нем сохранятся, прекрасны и живы, Черная дума к нему не зайдет, В праздном покое душа не заснет. Кто же охоты собачьей не любит, Тот в себе душу заспит и погубит.

«В неведомой глуши, в деревне полудикой…»^*

(Подражание Лермонтову)

В неведомой глуши, в деревне полудикой Я рос средь буйных дикарей, И мне дала судьба, по милости великой, В руководители псарей. Вокруг меня кипел разврат волною грязной, Боролись страсти нищеты, И на душу мою той жизни безобразной Ложились грубые черты. И прежде, чем понять рассудком неразвитым, Ребенок, мог я что-нибудь, Проник уже порок дыханьем ядовитым В мою младенческую грудь. Застигнутый врасплох, стремительно и шумно Я в мутный ринулся поток И молодость мою постыдно и безумно В разврате безобразном сжег… Шли годы. Оторвав привычные объятья От негодующих друзей, Напрасно посылал я грозные проклятья Безумству юности моей. Не вспыхнули в груди растраченные силы — Мой ропот их не пробудил; Пустынной тишиной и холодом могилы Сменился юношеский пыл, И в новый путь, с хандрой, болезненно развитой, Пошел без цели я тогда И думал, что душе, довременно убитой, Уж не воскреснуть никогда. Но я тебя узнал… Для жизни и волнений В

груди проснулось сердце вновь: Влиянье ранних бурь и мрачных впечатлений С души изгладила любовь… Во мне опять мечты, надежды и желанья… И пусть меня не любишь ты, Но мне избыток слез и жгучего страданья Отрадней мертвой пустоты…

«Так, служба! сам ты в той войне…»^*

— Так, служба! сам ты в той войне Дрался — тебе и книги в руки, Да дай сказать словцо и мне: Мы сами делывали штуки. Как затесался к нам француз Да увидал, что проку мало, Пришел он, помнишь ты, в конфуз И на попятный тотчас драло. Поймали мы одну семью, Отца да мать с тремя щенками. Тотчас ухлопали мусью, Не из фузеи — кулаками! Жена давай вопить, стонать, Рвет волоса, — глядим да тужим! Жаль стало: топорищем хвать — И протянулась рядом с мужем! Глядь: дети! Нет на них лица: Ломают руки, воют, скачут, Лепечут — не поймешь словца — И в голос, бедненькие, плачут. Слеза прошибла нас, ей-ей! Как быть? Мы долго толковали, Пришибли бедных поскорей Да вместе всех и закопали… Так вот что, служба! верь же мне: Мы не сидели сложа руки, И хоть не бились на войне, А сами делывали штуки!

1847

Нравственный человек^*

1

Живя согласно с строгой моралью, Я никому не сделал в жизни зла. Жена моя, закрыв лицо вуалью, Под вечерок к любовнику пошла. Я в дом к нему с полицией прокрался И уличил… Он вызвал — я не дрался! Она слегла в постель и умерла, Истерзана позором и печалью… Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла.

2

Приятель в срок мне долга не представил. Я, намекнув по-дружески ему, Закону рассудить нас предоставил; Закон приговорил его в тюрьму. В ней умер он, не заплатив алтына, Но я не злюсь, хоть злиться есть причина! Я долг ему простил того ж числа, Почтив его слезами и печалью… Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла.

3

Крестьянина я отдал в повара, Он удался; хороший повар — счастье! Но часто отлучался со двора И званью неприличное пристрастье Имел: любил читать и рассуждать. Я, утомясь грозить и распекать, Отечески посек его, каналью; Он взял да утопился, дурь нашла! Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла.

4

Имел я дочь; в учителя влюбилась И с ним бежать хотела сгоряча. Я погрозил проклятьем ей: смирилась И вышла за седого богача. И дом блестящ и полон был как чаша; Но стала вдруг бледнеть и гаснуть Маша И через год в чахотке умерла, Сразив весь дом глубокою печалью… Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла…

«В один трактир они оба ходили прилежно…»^*

В один трактир они оба ходили прилежно И пили с отвагой и страстью безумно мятежной, Враждебно кончалися их биллиардные встречи, И были дики и буйны их пьяные речи. Сражались они меж собой, как враги и злодеи, И даже во сне всё друг с другом играли. И вдруг подралися… Хозяин прогнал их в три шеи, Но в новом трактире друг друга они не узнали…

«Если, мучимый страстью мятежной…»^*

Если, мучимый страстью мятежной, Позабылся ревнивый твой друг И в душе твоей, кроткой и нежной, Злое чувство проснулося вдруг — Всё, что вызвано словом ревнивым, Всё, что подняло бурю в груди, Переполнена гневом правдивым, Беспощадно ему возврати. Отвечай негодующим взором, Оправданья и слезы осмей, Порази его жгучим укором — Всю до капли досаду излей! Но когда, отдохнув от волненья, Ты поймешь его грустный недуг И дождется минуты прощенья Твой безумный, но любящий друг — Позабудь ненавистное слово И упреком своим не буди Угрызений мучительных снова У воскресшего друга в груди! Верь: постыдный порыв подозренья Без того ему много принес Полных муки тревог сожаленья И раскаянья позднего слез…