Было дружбой, стало службой.Бог с тобою, брат мой волк!Подыхает наша дружба:Я тебе не дар, а долг!Заедай верстою вёрсту,Отсылай версту к версте!Перегладила по шерстке, —Стосковался по тоске!Не взвожу тебя в злодеи, —Не твоя вина — мой грех:Ненасытностью своеюПерекармливаю всех!Чем на вас с кремнем-огнивомВ лес ходить — как Бог судил, —К одному бабьё ревниво:Чтобы лап не остудил.Удержать — перстом не двину:Перст — не шест, а лес велик.Уноси свои седины,Бог с тобою, брат мой клык!Прощевай,
седая шкура!И во сне не вспомяну!Новая найдется дура —Верить в волчью седину.
Октябрь 1920
«Не называй меня никому…»
Не называй меня никому,Я серафим твой, легкое бремя.Ты поцелуй меня нежно в темя,И отпусти во тьму.Все мы сидели в ночи без света.Ты позабудешь мои приметы.Да не смутит тебя сей — Бог весть! —Вздох, всполохнувший одежды ровность.Может ли, друг, на устах любовницПесня такая цвесть?Так и иди себе с миром, словноМальчика гладил в хору церковном.Духи и дети, дитя, не в счет!Не отвечают, дитя, за души!Эти ли руки — веревкой душат?Эта ли нежность — жжет?Вспомни, как руки пустив вдоль тела,Закаменев, на тебя глядела.Не загощусь я в твоем дому,Раскрепощу молодую совесть.Видишь: к великим боям готовясь,Сам ухожу во тьму.И обещаю: не будет битьсяВ окна твои — золотая птица!
25 ноября 1920
Чужому
Твои знамена — не мои!Врозь наши головы.Не изменить в тисках ЗмеиМне Духу — Голубю.Не ринусь в красный хороводВкруг древа майского.Превыше всех земных ворот —Врата мне — райские.Твои победы — не мои!Иные грезились!Мы не на двух концах земли —На двух созвездиях!Ревнители двух разных звезд —Так что же делаю —Я, перекидывая мостРукою смелою?!Есть у меня моих иконЦенней — сокровище.Послушай: есть другой закон,Законы — кроющий.Пред ним — все клонятся клинки,Все меркнут — яхонты.Закон протянутой руки,Души распахнутой.И будем мы судимы — знай —Одною мерою.И будет нам обоим — Рай,В который — верую.
Москва, 28 ноября 1920
«Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе…»
Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробеНасторожусь — прельщусь — смущусь — рванусь.О милая! — Ни в гробовом сугробе,Ни в облачном с тобою не прощусь.И не на то мне пара крыл прекрасныхДана, чтоб нá сердце держать пуды.Спеленутых, безглазых и безгласныхЯ не умножу жалкой слободы.Нет, выпростаю руки! — Стан упругийЕдиным взмахом из твоих пелен— Смерть — выбью! Верст на тысячу в округеРастоплены снега и лес спален.И если всё ж — плеча, крыла, коленаСжав — на погост дала себя увесть, —То лишь затем, чтобы смеясь над тленом,Стихом восстать — иль розаном расцвесть!
Около 28 ноября 1920
«Целовалась с нищим, с вором, с горбачом…»
Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,Со всей каторгой гуляла — нипочем!Алых губ своих отказом не тружу,Прокаженный подойди — не откажу!Пока молода —Всё как с гуся вода!Никогда никому:Нет!Всегда — да!Что за дело мне, что рваный ты, босой:Без разбору я кошу, как смерть косой!Говорят мне, что цыган-ты-конокрад,Про тебя еще другое говорят…А мне чтó за беда —Что с копытом нога!Никогда никому:Нет!Всегда —
да!Блещут, плещут, хлещут раны — кумачом,Целоваться я не стану — с палачом!
Москва, ноябрь 1920
(Взятие Крыма)
И страшные мне снятся сны:Телега красная,За ней — согбéнные — моей страныИдут сыны.Золотокудрого воздевРебенка — материВопят. На папертиНа стягПурпуровый маша рукой беспалойВопит калека, тряпкой алойГорит безногого костыль,И красная — до неба — пыль.Колеса ржавые скрипят.Конь пляшет, взбéшенный.Все окна флагами кипят.Одно — завешено.
Ноябрь 1920
«Буду выспрашивать воды широкого Дона…»
Буду выспрашивать воды широкого Дона,Буду выспрашивать волны турецкого моря,Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет.Скажет мне Дон: — Не видал я таких загорелых!Скажет мне море: — Всех слез моих плакать — не хватит!Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:Трижды сто лет живу — кости не видел белее!Я журавлем полечу по казачьим станицам:Плачут! — дорожную пыль допрошу: провожает!Машет ковыль-трава вслед, распушила султаны.Красен, ох, красен кизиль на горбу Перекопа!Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую поруВ люльке мотались.Череп в камнях — и тому не уйти от допросу:Белый поход, ты нашел своего летописца.
Ноябрь 1920
«Я знаю эту бархатную бренность…»
Я знаю эту бархатную бренность— Верней брони! — от зябких плеч сутулых— От худобы пролегшие — две складкиВдоль бархата груди,К которой не прижмусь — хотя так нежноЩеке — к которой не прижмусь я, ибоТакая в этом грусть: щека и бархат,А не — душа и грудь!И в праведнических ладонях лоб твойЯ знаю — в кипарисовых ладоняхЗажатый и склоненный — дабы легчеПереложить в мои —В которые не будет переложен,Которые в великом равнодушьиРаскрытые — как две страницы книги —Застыли вдоль колен.
2 декабря 1920
«Прощай! — Как плещет через край…»
— Прощай! — Как плещет через крайСей звук: прощай!Как, всполохнувшись, губы сушит!— Весь свод небесный потрясен!Прощай! — в едином слове семЯ — всю — выплескиваю душу!
8 декабря 1920
«Знаю, умру на заре! На которой из двух…»
Знаю, умру на заре! На которой из двух,Вместе с которой из двух — не решить по заказу!Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!Пляшущим шагом прошла по земле! — Неба дочь!С полным передником роз! — Ни ростка не наруша!Знаю, умру на заре! — Ястребиную ночьБог не пошлет по мою лебединую душу!Нежной рукой отведя нецелованный крест,В щедрое небо рванусь за последним приветом.Прóрезь зари — и ответной улыбки прорез…Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
Москва, декабрь 1920
«Короткие крылья волос я помню…»
Короткие крылья волос я помню,Метущиеся между звезд. — Я помнюКороткие крыльяПод звездною пылью,И рот от усилья сведенный,— Сожженный! —И все сухожилья —Руки.Смеженные веждыИ черный — промежду —Свет.Не гладя, а режаПо бренной и нежнойДоске — вскачьВсё выше и выше,Не слышаПалач — хрипа,Палач — хрустаКостей.— Стой!Жилы не могут!КоготьРежет живую плоть!Господь, ко мне!..То на одной струнеЭтюд Паганини.