Том 1. Стихотворения 1908-1917

Бедный Демьян

Порода^*

У барыни одной Был пес породы странной С какой-то кличкой иностранной. Был он для барыни равно что сын родной: День каждый собственной рукой Она его ласкает, чешет, гладит, – Обмывши розовой водой, И пудрит и помадит. А если пес нагадит – Приставлен был смотреть и убирать за ним Мужик Аким. Но под конец такое дело Акиму надоело. «Тьфу, – говорит, – уйду я к господам другим! Без ропота, свободно Труд каторжный снесу, Готов служить кому угодно, Хоть дьяволу, но только бы не псу!» Так порешив на этом твердо, Оставшись как-то с псом наедине, Аким к нему: «Скажи ты мне, Собачья морда, С чего ты нос дерешь так гордо? Ума не приложу: За что я псу служу? За что почет тебе, такому-то уроду?!» «За

что? – ответил пес, скрывая в сердце злость. За то, что ты – мужичья кость, И должен чтить мою высокую породу!»

* * *

Забыл Аким: «По роду и удел!» Так ведь Аким – простонародье. Но если я какого пса задел, Простите, ваше благородье!

Сынок («Помещик прогорел…»)^*

Помещик прогорел, не свесть конца с концом, Так роща у него взята с торгов купцом. Читателям, из тех, что позлословить рады, Я сам скажу: купчина груб, И рощу он купил совсем не для прохлады, А – дело ясное – на сруб. Все это так, чего уж проще! Однакож наш купец, бродя с сынком по роще, Был опьянен ее красой. Забыл сказать – то было вешним утром, Когда, обрызгана душистою росой, Сверкала роща перламутром. «Не роща – божья благодать! Поди ж ты! Целый рай купил за грош на торге! Уж рощу я срублю, – орет купец в восторге, – Не раньше осени, как станет увядать!» Но тут мечты отца нарушил сын-мальчонок: «Ай, тятенька, гляди: раздавленный галчонок!» «И впрямь!.. Ребята, знать, повадились сюда. Нет хуже гибели для птиц, чем в эту пору! Да ты пошто ревешь? Какая те беда?» «Ой, тятенька! Никак ни одного гнезда Мне не осталось… для разору!»

* * *

Что скажешь о сынке таком? Он жадность тятькину – в количестве сугубом, – Видать, усвоил с молоком, Был тятька – кулаком. Сын будет – душегубом!

«Пес»^*

«Хозяин стал не в меру лих! Такую жизнь, – сказал в конюшне рыжий мерин, – Терпеть я больше не намерен: Бастую – больше никаких!» И мерину в ответ заржали все лошадки: «Ты прав, ты прав! Стал больно крут хозяйский нрав, И далеко зашли хозяйские повадки!» Бывалый мерин знал порядки. Он тут же внес на общий суд Ряд коренных вопросов: Про непосильный труд, Про корм из завали, гнилой трухи, отбросов (Сенца не видели, где ж думать об овсе?), Про стариков, калек, – про тех, что надорвались… Лошадки обо всем в минуту столковались, А столковавшися, забастовали все! Хозяин промышлял извозом, Так потому его, При вести о таких делах, всего Как будто обдало морозом. Но все ж на первых он порах, Хоть самого трепал изрядный страх, Прибег к угрозам. Не помогло. Пришлось мудрить. Лошадок пробует хитрец уговорить Поодиночке. Дела на мертвой точке! Хозяин – зол, хозяин – груб, – То бороду рванет, то чуб, И, наконец, с досады Стал даже пить. «Ведь до чего же стойки, гады! Никак, придется уступить!» И уступил бы. Очень просто. Да – как бывает у людей: На чистом теле вдруг короста! – Без скверного нароста Не обошлось у лошадей: В надежде выслужить почет, покой и негу Дал впрячь себя в телегу Жеребчик молодой. Вздыбились лошади: «Гляди, подлец какой!» Родная мать, мотая головой, Сынка стыдила: «Мать, братьев променял ты на щепоть овса! И как тебя на свет я только породила, Такого пса?!» Меж тем хозяин ободрился, На «псе» на бойню прокатился, Всех забастовщиков сбыл с рук – и дня не ждал Скорей купил и впряг в погибельное дышло Лошадок новых. Что же вышло? Жеребчик прогадал: Хозяин взял привычку Пускать покорного скота На всякую затычку. Так «пес» не вылезал почти из хомута И каялся потом не раз он, горько плача, Да поздно. Под конец Жеребчик стал – куда там «жеребец»! – Как есть убогая, заморенная кляча!

Работница^*

Склонилась тихо у станка. Привычен труд руке проворной. Из-под узорного платка Задорно вьется волос черный. Но грустен взгляд лучистых глаз: В нем боль и скорбь души невинной. Слеза, сверкая, как алмаз, Повисла на реснице длинной. В груди тревогу сердце бьет: Враг властный стал с рабою рядом, Дыханьем жарким обдает, Всю раздевает жарким взглядом: «Слышь… беспременно… ввечеру… Упрешься – после не взыщи ты!» Застыла

вся: «Умру… Умру!» И нет спасенья! Нет защиты!

Правдолюб^*

«В таком-то вот селе, в таком-то вот приходе», – Так начинают все, да нам – не образец. Начнем: в одном селе был староста-подлец, Ну, скажем, не подлец, так что-то в этом роде. Стонали мужики: «Ахти, как сбыть беду?» Да староста-хитрец с начальством был в ладу, Так потому, когда он начинал на сходе Держать себя подобно воеводе, Сражаться с иродом таким Боялись все. Но только не Аким: Уж подлинно, едва ли Где был еще другой подобный правдолюб! Лишь попадись ему злодей какой на зуб, Так поминай как звали! Ни перед кем, дрожа, не опускал он глаз, А старосте-плуту на сходе каждый раз Такую резал правду-матку, Что тот от бешенства рычал и рвался в схватку, – Но приходилося смирять горячий нрав: Аким всегда был прав, И вся толпа в одно с Акимом голосила. Да что? Не в правде сила! В конце концов нашел наш староста исход: «Быть правде без поблажки!» Так всякий раз теперь Аким глядит на сход… Из каталажки.

Волк^*

Газета «Земщина» открыла рабочий отдел, в котором призывает рабочих к «классовой» организации.

(Из газетной хроники.) Долгонько я молчал. А правду молвить надо.

* * *

В овечьей шкуре Волк прокрался как-то в стадо; Взобравшись на бугор, он к овцам держит речь: «Овечки, ярочки, подруги! Покажемте пример для всей округи, Что овцам незачем давать себя стеречь! Удрав от пастухов с их преданными псами, Докажем всем, что мы от Волка уберечь Себя сумеем сами. Да что! Ведь, как-никак, Волк тоже с головой: Смекнет он сам, что с нами Ему расчет прямой Сойтись на мировой. Подруженьки, нет спору, Что Волку не корысть Овец вповалку грызть Без вкусу, без разбору. Сподручней для него нас есть… по договору! Забыв, что было день назад, Мы с Волком поведем дела на новый лад. И я уверена, что сам он будет рад К обеду резать нас – законно и без риску – По нами ранее одобренному списку».

* * *

Вот где – любуйтесь – грамотеи! В игре с рабочими им нечем козырнуть, – Казалось бы: оглобли повернуть, – Так нет, пустились на затеи Да не с того конца! Не скрыли хищного лица, Как ни рядилися в рабочие тулупы. Ведь басня вся моя – для красного словца, – Рабочий – не овца! А волки «Земщины»… ей, не по-волчьи глупы!

Сватовство^*

«Ну, чем, скажи ты мне, сынок мой не жених?» «Дочь у меня, чай, тож невеста Не из худого теста!» Вот были мужики! И не сошли ведь с места, А дело слажено у них: Едва ль не за вторым стаканом Толкуют о приданом. А только кулака, ей-ей, надул кулак: Жених известный был плутяга и маклак И бил в глаза фальшивым глянцем. Невеста же, хотя и впрямь брала И телом и румянцем, Однакоже давно промеж парней слыла Девицею… с «изъянцем»!

* * *

Слыхал я, что кадет стал нынче в женихах, Что к «прогрессистке» он заслал московских свах. – Не думайте, что сдуру или спьяна! Купчиха хоть проста, да сдобна и румяна. А что касается изъяна, Девица – спору нет – с «грешком», Зато жених с «хорошим тоном». Так все покроется «законом» И золотым мешком!

Тереха^*

«Многие рабочие читают буржуазные господские газеты, потому что там пишут занятно».

(Из письма рабочего.) У всякого Ермишки Свои делишки. А у Терехи дел – хотя б на полчаса. День целый паренек шныряет по заводу Да мелет языком: сначала – про погоду, Про сплетни разные, потом – про чудеса, Каких не слыхано и сроду, А там – хитрец каков! Ведь начал с пустяков – Ан глядь, в конец того выводит вавилоны Про власть и про законы, Про мирное житье, покой и благодать, Про старые порядки, Которые, мол, грех огульно осуждать, И про рабочий люд: ему б терпеть да ждать, А он туда ж – шумит, бастует без оглядки!.. Завод под вечер тих и пуст, Зато полна пивная лавка. Тереха тут. Вокруг Терехи – давка. Тереха – златоуст! Что ж так? Аль все вчера от пашни? Ужель рабочим невдомек, Что их морочит всех зубастый паренек, С хозяином сведя лихие шашни? Какое! Знают все. Наружу правда прет. Куда Тереха гнет, всем до чего понятно! А слушают взасос: «Что ж из того, что врет? Да врет-то как занятно!»