Том 1. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Скифы

Мы блаженные сонмы свободно кочующих Скифов, Только воля одна нам превыше всего дорога. Бросив замок Ольвийский с его изваяньями грифов, От врага укрываясь, мы всюду настигнем врага. Нет ни капищ у нас, ни богов, только зыбкие тучи От востока на запад молитвенным светят лучом. Только богу войны темный хворост слагаем мы в кучи, И вершину тех куч украшаем железным мечом. Саранчой мы летим, саранчой на чужое нагрянем, И бесстрашно насытим мы алчные души свои. И всегда на врага тетиву без ошибки натянем, Напитавши стрелу смертоносною желчью змеи. Налетим, прошумим, и врага повлечем на аркане, Без оглядки стремимся к другой непочатой стране. Наше счастье – война, наша верная сила – в колчане, Наша гордость – в незнающем отдыха быстром

коне.

В глухие дни

(предание)

В глухие дни Бориса Годунова, Во мгле Российской пасмурной страны, Толпы людей скиталися без крова, И по ночам всходило две луны. Два солнца по утрам светило с неба, С свирепостью на дольный мир смотря. И вопль протяжный «Хлеба! Хлеба! Хлеба!» Из тьмы лесов стремился до царя. На улицах иссохшие скелеты Щипали жадно чахлую траву, Как скот, озверены и неодеты, И сны осуществлялись наяву. Гроба, отяжелевшие от гнили, Живым давали смрадный адский хлеб, Во рту у мертвых сено находили, И каждый дом был сумрачный вертеп. От бурь и вихрей башни низвергались, И небеса, таясь меж туч тройных, Внезапно красным светом озарялись, Являя битву воинств неземных. Невиданные птицы прилетали, Орлы парили с криком над Москвой, На перекрестках, молча, старцы ждали, Качая поседевшей головой. Среди людей блуждали смерть и злоба, Узрев комету, дрогнула земля. И в эти дни Димитрий встал из гроба, В Отрепьева свой дух переселя.

Опричники

Когда опричники, веселые, как тигры, По слову Грозного, среди толпы рабов,   Кровавые затеивали игры,   Чтоб увеличить полчище гробов, – Когда невинных жгли и рвали по суставам, Перетирали их цепями пополам,   И в добавленье к царственным забавам,   На жен и дев ниспосылали срам, – Когда, облив шута горячею водою, Его добил ножом освирепевший царь, –   На небесах, своею чередою,   Созвездья улыбалися как встарь. Лишь только эта мысль в душе блеснет случайно, Я слепну в бешенстве, мучительно скорбя   О, если мир – божественная тайна,   Он каждый миг – клевещет на себя!

Смерть Димитрия Красного

(предание)

Нет, на Руси бывали чудеса, Не меньшие, чем в отдаленных странах К нам также благосклонны Небеса, Есть и для нас мерцания в туманах. Я расскажу о чуде старых дней, Когда, опустошая нивы, долы, Врываясь в села шайками теней, Терзали нас бесчинные Монголы. Жил в Галиче тогда несчастный князь, За красоту был зван Димитрий Красный. Незримая меж ним и Небом связь В кончине обозначилась ужасной. Смерть странная была ему дана. Он вдруг, без всякой видимой причины, Лишился вкуса, отдыха и сна, Но никому не сказывал кручины. Кровь из носу без устали текла. Быть приобщен хотел Святых он Тайн, Но страшная на нем печать была: Вкруг рта – все кровь, и он глядел – как Каин. Толпилися бояре, позабыв Себя – пред ликом горького злосчастья. И вот ему, молитву сотворив, Заткнули ноздри, чтобы дать причастье. Димитрий успокоился, притих, Вздохнув, заснул, и всем казался мертвым. И некий сон, но не из снов земных, Витал над этим трупом распростертым. Оплакали бояре мертвеца, И крепкого они испивши меда, На лавках спать легли. А у крыльца Росла толпа безмолвного народа. И вдруг один боярин увидал, Как, шевельнув чуть зримо волосами, Мертвец, покров содвинув, тихо встал, – И начал петь с закрытыми глазами. И в ужасе, среди полночной тьмы, Бояре во дворец народ впустили. А мертвый, стоя, белый, пел псалмы, И толковал значенье Русской были. Он пел три дня, не открывая глаз, И возвестил грядущую свободу, И умер как святой, в рассветный час, Внушая ужас

бледному народу.

Скорпион

(сонет)

Я окружен огнем кольцеобразным, Он близится, я к смерти присужден, – За то, что я родился безобразным, За то, что я зловещий скорпион. Мои враги глядят со всех сторон, Кошмаром роковым и неотвязным, – Нет выхода, я смертью окружен, Я пламенем стеснен многообразным. Но вот, хоть все ужасней для меня Дыханья неотступного огня, Одним порывом полон я, безбольным. Я гибну. Пусть. Я вызов шлю судьбе. Я смерть свою нашел в самом себе. Я гибну скорпионом – гордым, вольным.

«Я люблю далекий след – от весла…»

Я люблю далекий след – от весла, Мне отрадно подойти – вплоть до зла, И его не совершив – посмотреть, Как костер, вдали, за мной – будет тлеть. Если я в мечте поджег – города, Пламя зарева со мной – навсегда. О, мой брат! Поэт и царь – сжегший Рим! Мы сжигаем, как и ты – и горим!

Ангелы опальные

And seem а saint, when most I play the devil.

King Richard III

Кажусь святым, роль дьявола играя.

Ричард Третий

Ангелы опальные

Ангелы опальные, Светлые, печальные, Блески погребальные Тающих свечей; – Грустные, безбольные, Звоны колокольные, Отзвуки невольные, Отсветы лучей – Взоры полусонные, Нежные, влюбленные, Дымкой окаймленные, Тонкие черты, То мои несмелые, То воздушно-белые, Сладко онемелые, Легкие цветы. Чувственно – неясные, Девственно – прекрасные, В страстности бесстрастные, Тайны и слова; – Шорох приближения, Радость отражения, Нежный грех внушения, Дышащий едва; – Зыбкие и странные, Вкрадчиво-туманные, В смелости нежданные, Проблески огня, – То мечты, что встретятся С теми, кем отметятся, И опять засветятся Эхом для меня!

Слова любви («Слова любви, несказанные мною…»)

Слова любви, несказанные мною, В моей душе горят и жгут меня. О, если б ты была речной волною, О, если б я был первой вспышкой дня! Чтоб я, скользнув чуть видимым сияньем, В тебя проник дробящейся мечтой, – Чтоб ты, моим блеснув очарованьем, Жила своей подвижной красотой!

Хлопья тумана

Можно вздрогнуть от звука шагов, Не из чувства обмана, А из жажды остаться вдвоем в нетревожимом счастии снов, Под владычеством чары, воздушной, как грань облаков, Можно горько бояться, что светлые хлопья тумана Разойдутся – не слившись, умрут, – слишком рано. О, в душе у меня столько слов для тебя и любви, Только душу мою ты своею душой позови. Я как сон пред тобой, я как сон голубой, Задремавший на синем цветке. Я как шорох весны, я как вздох тишины, Как тростник наклоненный к реке. Я как легкий ковыль, как цветочная пыль, Каждый миг и дышу, и дрожу. Я как летняя мгла, что светла и тепла, И тебе все без слов я скажу.

Опять

Я хотел бы тебя заласкать вдохновением, Чтоб мои над тобой трепетали мечты, Как струится ручей мелодическим пением Заласкать наклонившихся лилий цветы, Чтобы с каждым нахлынувшим новым мгновением Ты шептала: «Опять! Это – ты! Это – ты!» О, я буду воздушным и нежно внимательным, Буду вкрадчивым, – только не бойся меня, И к непознанным снам, так желанно-желательным, Мы уйдем чрез слияние ночи и дня, Чтоб угаданный свет был как будто гадательным, Чтоб мы оба зажглись от того же огня. Я тебя обожгу поцелуем томительным, Несказанным – одним – поцелуем мечты, И блаженство твое будет сладко медлительным, Между ночью и днем, у заветной черты, Чтоб, закрывши глаза, ты в восторге мучительном Прошептала: «Опять! Ах опять! Это – ты!»