Все снится: дочь есть у меня,И вот я, с нежностью, с тоской,Дождался радостного дня,Когда ее к венцу убрали,И сам, неловкою рукой,Поправил газ ее вуали.Глядеть на чистое чело,На робкий блеск невинных глазНе по себе мне, тяжело,Но все ж бледнею я от счастья,Крестя ее в последний часНа это женское причастье.Что снится мне потом? ПотомОна уж с ним, — как страшен он! —Потом мой опустевший дом —И чувством молодости странной,Как будто после похорон,Кончается мой сон туманный.
И скрылось солнце жаркое в лесах,И звездная пороша забелела.И понял он: достигнувший предела,Исчисленный, он взвешен на весах.Вот точно дуновенье в волосах,Вот снова сердце пало и сомлело;Как стынет лес, что миг хладеет тело,И блещет снегом пропасть в небесах.В епитрахили, в поручах, с распятьем,От скудного, последнего тепла,Навстречу чьим-то ледяным объятьям,Выходит он из темного дупла.Трава в росе. Болото дымом млечнымЛежит в лесу. Он на коленях. С Вечным.
Гранитный крест меж сосен, на песчаномКрутом кургане. Дальше — золотойГорячий блеск: там море, там, в стеклянномПросторе вод — мир дивный и пустой…А крест над кем? Да бают — над Русланом.И сходят наземь с седел псковичи,Сымают с плеч тяжелые мечиИ преклоняют шлемы пред курганом,И зоркая сорока под крестомКачает длинным траурным хвостом,Вдоль по песку на блеске моря скачет —И что-то прячет, прячет…Морской простор — в доспехе золотом.
Край без истории. Все лес да лес, болота,Трясины, заводи в ольхе и тростниках,В столетних яворах… На дальних облаках —Заката летнего краса и позолота,Вокруг тепло и блеск. А на низах уж тень,Холодный сивый дым… Стою, рублю кремень,Курю, стираю пот… Жар стынет — остро, сыроИ пряно пахнет глушь. Невидимого клираТончайшие поют и ноют голоса,Столбом толчется гнус, таинственно и слабоСвистят в куге ужи… Вот гаснет полосаЧуть греющих лучей, вот заквохтала жабаВ дымящейся воде… Колтунный край древлян,Русь киевских князей, медведей, лосей, туров,Полесье бортников и черных смолокуров —И теплых сумерек краснеющий шафран.
С востока дует холодом, чернеет зыбь рекиНапротив солнца низкого и плещет на пески.Проходит зелень бледная, на отмелях кусты,А ей навстречу — желтые сосновые плоты.А на плотах, что движутся с громадою рекиНапротив зыби плещущей, орут плотовщики.Мужицким пахнет варевом, костры в дыму трещат —И рдеет красным заревом на холоде закат.
Он видел смоль ее волос,За ней желтел крутой откос,Отвесный берег, а у ногВолна катилась на песок,И это зыбкое стеклоГлаза слепило — и теклоОпять назад… Был тусклый день,От пролетавших чаек теньЧуть означалась на песке,И серебристой пеленойТерялось море вдалеке,Где небеса туманил зной;Был южный ветер, — горячоЕй
дуло в голое плечо,Скользило жаром по литымНогам кирпично-золотым,С приставшей кое-где на нихПерловой мелкой шелухойОт стертых раковин морских,Блестящей, твердой и сухой…Он видел очерк головыНа фоне бледной синевы,Он видел грудь ее. Но вотНакинут пламенный капотИ легкий газовый платок,Босую ногу сжал чувяк, —Она идет наверх, где дрокВисит в пыли и рдеет мак,Она идет, поднявши взглядТуда, где в небе голубомВстают сиреневым горбомОбрывы каменных громад,Где под скалистой крутизнойСверкает дача белизнойИ смольно-синий кипарисВерхушку мягко клонит вниз.
Полночный звон степной пустыни,Покой небес, тепло земли,И горький мед сухой полыни,И бледность звездная вдали.Что слушает моя собака?Вне жизни мы и вне времен.Звенящий сон степного мракаСамим собой заворожен.
Вот этот дом, сто лет тому назад,Был полон предками моими,И было утро, солнце, зелень, сад,Роса, цветы, а он глядел живымиСплошь темными глазами в зеркалаБогатой спальни деревенскойНа свой камзол, на красоту чела,Изысканно, с заботливостью женскойНапудрен рисом, надушен,Меж тем как пахло жаркою крапивойИз-под окна открытого, и звон,Торжественный и празднично-счастливый,Напоминал, что в должный срокПойдет он по аллеям, где струитсяС полей нагретый солнцем ветерокИ золотистый свет дробитсяВ тени раскидистых берез,Где на куртинах диких роз,В блаженстве ослепительного блеска,Впивают пчелы теплый мед,Где иволга то вскрикивает резко,То окариною поет,А вдалеке, за валом сада,Спешит народ, и краше всех — она,Стройна, нарядна и скромна,С огнем потупленного взгляда.
Овальный стол, огромный. Вдоль по залуПроходят дамы, слуги — на столеОгни свечей, горящих в хрустале,Колеблются. Но скупо внемлет балу,Гремящему в банкетной, и речамМелькающих по залу милых дамКруг игроков. Все курят. Беглым светомБлестят огни по жирным эполетам.Зал, белый весь, прохладен и велик.Под люстрой тень. Меж золотисто-смуглыхБольших колонн, меж окон полукруглых —Портретный ряд — вон Павла плоский лик,Вон шелк и груди важной Катерины,Вон Александра узкие лосины…За окнами — старинная МоскваИ звездной зимней ночи синева.Задумчивая женщина прижалаПлаток к губам; у мерзлого окнаСидит она, спокойна и бледна,Взор устремив на тусклый сумрак зала,На одного из штатских игроков,И чувствует он тьму ее зрачков,Ее очей, недвижных и печальных,Под топот пар и гром мазурок бальных.Немолод он, и на руке кольцо.Весь выбритый, худой, костлявый, стройный,Он мечет зло, со страстью беспокойной.Вот поднимает желчное лицо,—Скользит под красновато-черным кокомЛоск костяной на лбу его высоком,—И говорит: «Ну что же, генерал,Я, кажется, довольно проиграл? —Не будет ли? И в картах и в любовиМне не везет, а вы счастливый муж,Вас ждет жена…» — «Нет, Стоцкий, почему ж?Порой и я люблю волненье крови»,—С усмешкой отвечает генерал.И длится штос, и длится светлый бал…Пред ужином, в час ночи, генералаЖена домой увозит: «Я устала».В пустом прохладном зале только дым,В столовых шумно, говор и расспросы,Обносят слуги тяжкие подносы,Князь говорит: «А Стоцкий где? Что с ним?»Муж и жена — те в темной колымаге,Спешат домой. Промерзлые сермяги,В заиндевевших шапках и лаптях,Трясутся на передних лошадях.Москва темна, глуха, пустынна, — поздно.Визжат, стучат в ухабах подреза,Возок скрипит. Она во все глазаГлядит в стекло — там, в синей тьме морозной,Кудрявится деревьев серых мглаИ мелкие блистают купола…Он хмурится с усмешкой: «Да, вот чудо!Нет Стоцкому удачи ниоткуда!»