Том 1. Время Наполеона. Часть первая. 1800-1815

Рамбо Альфред

Династия Бурбонов в Мадриде дряхлела и загнивала. Жалкий король, гнусная королева, фаворит, ненавидимый народом, правительство, лишенное престижа и силы, легко идущее на любую низость и способное на всевозможные вероломства, — вот какой представлялась Наполеону эта Испания, которая рассыпалась перед ним в изъявлениях преданности и чуть не изменила ему накануне сражения при Иене. Между тем в последние времена монархии Испания была самым постоянным и самым ценным союзником Франции против Англии: она удвоила морские силы французов своим флотом, своими матросами, своими складами; она представляла собой как бы запасный арсенал Франции. И теперь еще в портах Пиренейского полуострова стояли в бездействии остатки внушительного военного флота. Пустить в оборот эту даром пропадающую силу, вернуться к политике, намеченной «семейным» договором [37] , — такова была мысль, которою, по-видимому, руководствовался Наполеон, предпринимая испанскую экспедицию. Он хотел прежде всего сделать союз с Испанией и прочным и активным, «расшевелить это королевство, от которого он не имеет никакой пользы для всеобщей войны». Каким же способом он достигнет этого? Отнимет ли он у Испании ее северные провинции, вознаградив ее за это владениями в Португалии, чтобы таким образом упрочить за собой постоянный

доступ в Испанию и обеспечить себе свободный проход через Пиренеи? Выдаст ли одну из своих племянниц замуж за наследника престола, чтобы омолодить династию, подлив свежей крови в ее вены? Или же он воспользуется, напротив, любым поводом, какой нетрудно было создать, чтобы низвергнуть эту расшатанную династию? Отбросит ли он пинком эту гниль и посадит в Мадриде одного из своих братьев, стремясь повсюду заменить Бурбонов Бонапартами? Один за другим развертывались в его уме эти разнообразные планы, попеременно одерживая верх. Но пока он держал их в тайне; явно же он занимался Испанией лишь постольку, поскольку она могла оказать поддержку его предприятию против португальской монархии.

37

«Семейный» договор был заключен по инициативе Шуазеля 15 августа 1761 года между Францией и Испанией» В силу его государи обеих стран должны были действовать при всех обстоятельствах в полном единстве; в договоре были точно определены размеры вспомогательного войска, какое каждая из сторон должна была доставлять другой в случае чьего-либо нападения на нее. Так как тогда в обеих странах царствовали государи из династии Бурбонов то этот договор и — получил название «семейного». — Прим. ред.

Военные операции на севере. Из-за южных дел он, однако, не забывал и о северной Европе. Все побережье океана, Ла-Манша и других северных морей он хотел превратить в одну громадную боевую линию для окружения и нападения на Англию. С этой целью он реорганизует свои эскадры — лорианскую, рошфорскую, брестскую — и свою булояскую флотилию, заводит одну эскадру в Антверпене и другую — в Текселе. В Германии, обеспечив себе путем присоединения Везеля и Келя постоянные предмостные укрепления по ту сторону Рейна, организовав Вестфальское королевство, он придвигает к морскому берегу несколько корпусов, чтобы сильнее воздействовать на ганзейские города и запереть Везер и Эльбу. Наконец, через голову Пруссии, еще занятой его войсками, он обращает свое внимание и на Балтийское море. Он требует от Дании, чтобы она отказалась от нейтралитета и предоставила в распоряжение французов свои двадцать линейных кораблей с их опытным и храбрым экипажем. Швеция, король которой питал яростную ненависть к революционной Франции, не поддавалась увещаниям.

Наполеон снова открывает против нее военные действия, и по его приказанию маршал Брюн осаждает и берет Штральзунд (июль 1807 г.). Однако действительно запереть Балтийское море и превратить его в базу французских военных действий можно было бы только в том случае, если бы главная из прибалтийских держав, Россия, сама выступила на боевую арену, объявила себя против Англии, увлекла за собою Данию и оказала давление на Швецию. Во всех других местах для Наполеона было достаточно, чтобы Россия ему не мешала, но на севере она должна была помогать ему. Поэтому он немедля стал хлопотать о том, чтобы союз стал активно действовать.

Посольство Савари. Тотчас по заключении Тильзитского договора Наполеон в знак своей признательности царю назначил своим представителем при нем одного из своих адъютантов, генерала Савари. Отправив Савари в Петербург в качестве временного посла, Наполеон хотел поддерживать через него связь с императором Александром впредь до восстановления посольств и правильных дипломатических сношений. Савари должен был на месте ознакомиться с намерениями императора и его двора, а также с настроением общества и настоять на исполнении взятых на себя Россией обязательств против Англии. Он был превосходно принят императором, холодно — императрицею-матерью, пользовавшейся большой силой, и очень дурно — обществом. В то время как император Александр приглашал его к своему столу по нескольку раз в неделю и относился к нему с дружеской фамильярностью, все сановники отказывались принимать его, — ему не посылали ответных визитных карточек. Это было демонстративным отчуждением от «палача герцога Энгиенского». Одушевленная страстной ненавистью к революции, петербургская аристократия отказывалась признать Тильзитский договор, и эта светская оппозиция представлялась первой опасностью, грозившей союзу, так как русское самодержавие, несмотря на неограниченную власть, имело обыкновение считаться с мнением высших классов. Отсюда вытекала своеобразная форма правления: деспотизм, ограниченный салонами.

Сверх того, Россию связывали с Англией материальные интересы. В продолжение предшествовавшего века Англия приобрела фактическую монополию торговли с Россией. Еще и в то время, о котором идет речь, из 1200 судов, входивших ежегодно в Неву, более 600 шли под английским флагом. Русские землевладельцы вывозили из своих поместий на Британские острова хлеб и лес, получая взамен, кроме значительных барьшей, всевозможные предметы потребления. Разрыв с Лондоном был бы для России бедствием, грозившим нарушить привычные экономические связи и многих разорить.

Ввиду всех этих обстоятельств в первые месяцы по заключении Тильзитского договора общественное мнение энергично выражало свое недовольство новой политикой императора Александра. Говорили даже о заговоре и о революции и вызывали зловещие воспоминания: 1807 год представлял собой странную аналогию с 1801 годом, и невольно возникал вопрос, не закончится ли настоящий кризис такой же развязкой, как кризис, завершившийся убийством Павла I. Маршал Сульт, командовавший войсками в Берлине, предупредил Александра через Савари, что какой-то прусский офицер задумал покушение на его жизнь в расчете на содействие недовольных русских. Однако, несмотря на многочисленные затруднения и препятствия, Савари не падал духом. Благодаря своей настойчивости и смелости он сумел пробить брешь в петербургском обществе, втереться в некоторые дома и зондировал почву с целью расположить в'свою пользу или по крайней мере нейтрализовать знать. Он добился доступа к любовнице императора Александра Нарышкиной и через ее посредство доводил до императора конфиденциальные советы: он умолял Александра проявить твердую волю, поступить, как подобает самодержцу, предупредить протест недовольных, а не ждать его, словом — «пронзить тучу мечом». Наполеон поддерживал своего представителя постоянными точнейшими инструкциями и всякими другими средствами. Он посылал Нарышкиной парижские наряды и драгоценности, которые сам выбирал. «Вы знаете, — писал он Савари, — что

я смыслю в дамских туалетах». Неистощимая предупредительность и бесчисленные мелкие услуги постепенно смягчали царю горечь военных неудач; меч Наполеона можно было сравнить с копьем Ахиллеса, которое обладало чудесным свойством исцелять причиненные им раны. Между обоими монархами завязалась непосредственная переписка, и Наполеон пользовался ею, чтобы поддерживать на расстоянии интимные отношения, установившиеся между ними во время Тильзитского свидания; напоминал русскому императору о великих планах, которые должны возвеличить его царствование и покрыть его славой, старался воздействовать на его воображение и сердце. Но еще лучшую службу срслу-жили в это время Наполеону грубость и насильственность английской политики.

Бомбардировка Копенгагена. Отношения между лондонским и петербургским правительствами охладели еще до заключения Тильзитского договора. В продолжение последней войны преемники Питта ни разу не оказали своим союзникам существенной помощи. Вместо того чтобы высадить войска в Данциге и Кенигсберге, они рассеяли их по всем частям земного шара: они атаковали или угрожали Константинополю, Египту, Буэнос-Айресу, Монтевидео, словно Англия хотела овладеть миром, пока Наполеон покорял Европу. Поэтому Тильзитский мир поразил Англию меньше, чем полагали; она мало удивилась заслуженной измене со стороны России. Новый английский кабинет, в котором министром иностранных дел был Джордж Каннинг, понимал, что под миром, заключенным между обоими императорами, скрывалось какое-то другое тайное соглашение. В ответ на предложение посредничества со стороны России английское правительство потребовало, чтобы ему сообщили секретные статьи договора. Правда, проницательность его не простиралась до того, чтобы догадаться об условиях Тильзитского договора во всем их объеме: в Лондоне не могли предполагать, что кроткий Александр изменил свой образ действий резче и более беззастенчиво, чем запальчивый Павел I. По аналогии с 1801 годом, там воображали, что Россия обещала только вступить, заодно с другими прибалтийскими государствами, в лигу вооруженного нейтралитета. В этом случае самым деятельным членом союза должна была бы стать Дания, расположенная на передовом посту и обладавшая сильным флотом; поэтому англичане полагали, что, нанося удар Копенгагену, они сразу расстроят и обезоружат северную лигу.

В конце июля 1807. года сильная английская эскадра под начальством адмирала Гэмбира, с десантным войском, без объявления войны переплыла Зунд и появилась перед Копенгагеном. Датскому принцу-регенту, находившемуся в Киле, было внезапно предъявлено требование о сдаче крепости Кроненборг, господствующей над Зундом, копенгагенского порта и всего флота. Англичане обещали вести себя в занятых пунктах как друзья и платить за взятое продовольствие. «Какое же вознаграждение вы думаете уплатить за нашу честь?» — отвечал принц и прекратил всякие, переговоры. Тогда английские войска под командой генерала Каткэрта высадились с северной и южной сторон Копенгагена и окружили его батареями. 2 сентября началась бомбардировка. В продолжение пяти дней огненный дождь ядер осыпал город, который с достоинством и мужественно выдерживал это испытание. Сильно разрушенный, он капитулировал 5 сентября. Англичане ворвались в него, захватили шестнадцать кораблей и большое число легких судов, опустошили арсенал, забрали даже запасные снасти и такелаж и затем поспешно, как воры, удалились со своей добычей, показав миру пример неслыханного нарушения международного права. Однако не следует забывать, что Наполеон не более Великобритании был склонен щадить нейтралитет Дании: раньше он требовал, чтобы она присоединилась к нему, теперь он собирался принудить ее к этому. Англичане только заблаговременно сломали оружие, которое он готовился направить против них; но их образ действий представлял собою такое ужасающее сочетание двуличности, бесстыдства и насилия, что Европа была потрясена и возмущена.

Разрыв Александра I с Англией. В первую минуту изумление и ярость овладели и Наполеоном; но очень скоро он сообразил, что это страшное преступление дает ему превосходное средство совершенно изолировать англичан и поставить их вне охраны международного права. Теперь уже Дания умоляла его о заключении союза, и Наполеон согласился на него. По его предложению Австрия, скрепя сердце, согласилась отозвать из Лондона своего посла и официально примкнула к блокаде, втайне дав знать королю Георгу и его министрам, что ее симпатии остаются на стороне англичан. В Петербурге французская дипломатия удвоила свои усилия, чтобы добиться разрыва России с Англией раньше срока, определенного Тильзитским договором. «Стыдно было бы России, — писал Наполеон, — остаться в стороне после события, так близко ее касающегося».

Александр принял к сердцу оскорбление, которому подверглась Дания — друг, всегда бывший под покровительством дома Романовых. Прибывший в Петербург тайный эмиссар Каннинга, полковник Вильсон, пытался представить объяснения, предлагал сделку относительно Балтийского моря и большие преимущества на Востоке, но Александр остался непреклонным, потому что ждал от Наполеона большей поживы. Его честолюбивые мечты о новых приобретениях на Востоке в это время были подогреты его новым министром иностранных дел, престарелым графом Румянцевым, сменившим Будберга, «который каждый раз ждал приказания, чтобы думать». Румянцев, напротив, имел самостоятельные политические взгляды и лелеял смелые замыслы. Сын блестящего генерала, добывшего себе военную славу при Екатерине II в борьбе с турками, оц только ц мечтал о завоеваниях в Турции и видел в этом столько же семейную традицию, сколько исполнение национальной миссии. Надеясь осуществить свою мечту при помощи союза с Францией, он убеждал императора, что необходимо дать быстрое и полное удовлетворение Наполеону в его борьбе с Англией, чтобы вынудить у него на Востоке все те уступки, на которые, по-видимому, позволяли надеяться тильзитские переговоры. С приближением зимы, когда уже нечего было бояться нападения англичан на Кронштадт и русская средиземная эскадра была в безопасности, Александр принял решение, несмотря на ропот общества, подстрекаемого Вильсоном. 7 ноября он в громовой ноте выразил неодобрение своему послу в Англии, который позволил вовлечь себя как бы в моральное соучастие по копенгагенскому делу; он протестовал против бомбардировки, напоминал о принципах морского права, провозглашенных его бабкой, и объявлял войну Великобритании. Наряду с этим его восточная политика приняла более решительный характер. Согласно статьям Тильзитского договора в Слободзее, при посредстве французского офицера Гилье-мзшо было заключено перемирие с турками, в силу которого дунайские княжества должны были быть эвакуированы русскими. Александр отказался ратифицировать этот акт и оставил свои войска в Молдво-Валахии, не возобновляя пока военных действий, а в половине ноября, спустя восемь дней после разрыва с Англией, он сообщил Савари о своем желании удержать дунайские княжества, включив их в состав своих владений, и просил согласия Наполеона на этот проект.