Том 10. Дживс и Вустер
Шрифт:
Просила. Как раз перед отъездом в Канны.
— И он отказал?
— Ну, что ты. Нет, конечно. Был щедр, как истинный джентльмен. Именно эти деньги я и спустила в казино.
— Да ну? Я не знал.
— Много ли ты вообще знаешь.
Из любви к тетушке я пропустил эту колкость мимо ушей.
— Уф! — сказал я.
— Что ты сказал?
— Я сказал: «Уф!»
— Еще раз скажешь, и я тебя отшлепаю. Нечего тут пыхтеть. У меня и без того забот хватает.
— В самом деле.
— Право говорить «уф» оставляю за собой. То же относится и к цоканью языком, учти это.
— Непременно.
— То-то же.
Я задумался. Тревога сжала сердце. Оно, если вы помните, сегодня один раз уже
Само собой, дядя Том гроша ломаного не даст, если его как следует не подготовить, пусть хоть сто журналов пойдут ко дну.
И тут я понял, что надо делать. Тетушка должна стать в строй наравне с другими моими клиентами. Таппи Глоссоп отказывается от обеда, чтобы тронуть сердце Анджелы. Гасси Финк-Ноттл отказывается от обеда, чтобы произвести впечатление на дуреху Бассет. Тетя Далия должна отказаться от обеда, чтобы умилостивить дядю Тома. Вся прелесть этого метода в том, что число моих подопечных не ограниченно. Хоть десять, хоть двадцать, чем больше, тем веселее, и каждому гарантируется успех.
— Придумал! — сказал я. — У вас есть только один выход. На диету надо сесть и поменьше мяса есть.
Тетя Далия вперила в меня жалобный взгляд. Не уверен, но, по-моему, в ее глазах стояли невыплаканные слезы. Однако могу засвидетельствовать со всей определенностью, что она умоляюще заломила руки.
— Берти, не довольно ли нести чушь? Хоть сегодня ты можешь угомониться? Доставь своей тетке такое удовольствие.
— Но я несу совсем не чушь.
— Если подходить с твоими высокими мерками, может, и не чушь, но…
До меня наконец дошло. Просто я недостаточно ясно выразился.
— Все в порядке, — сказал я. — Оставьте свои опасения. То была риторическая фигура, только и всего. Когда я сказал «и поменьше мяса есть», я подразумевал, что сегодня за обедом вам надо отказаться от пищи. Будете сидеть с видом страдалицы и бессильным мановением руки отсылать все блюда нетронутыми. Увидите, что будет. Дядюшка заметит, что у вас нет аппетита, и, готов спорить, в конце обеда подойдет к вам и скажет: «Далия, дорогая», — по-моему, он вас называет «Далия» — «Далия, дорогая, — скажет он, — я заметил, что сегодня за обедом ты ничего не ела. Что-нибудь случилось, Далия, дорогая?» — «Ах, Том, дорогой, да, случилось, — ответите вы. — Как мило, что ты так внимателен, дорогой. Дорогой, я ужасно встревожена». — «Моя дорогая», — скажет он…
В этом месте тетя Далия меня прервала, заметив, что, судя по их диалогу, эти самые Траверсы — пара сюсюкающих кретинов. Она пожелала узнать, когда я перейду к делу.
Я только посмотрел на нее и продолжал:
— «Моя дорогая, — нежно скажет он, — могу ли я чем-нибудь помочь?» Вы ответите, что да, конечно, а именно — пусть он возьмет чековую книжку и начнет писать.
Говоря это, я внимательно наблюдал за тетушкой и, к своему большому удовольствию, вдруг обнаружил, что она смотрит на меня с уважением.
— Берти, это просто гениально.
— Я же говорю, не у одного только Дживса голова на плечах.
— Думаю, номер пройдет.
— Еще как пройдет. Я и Таппи его рекомендовал.
— Глоссопу?
— Ну да, чтобы разжалобить Анджелу.
— Потрясающе!
— А также Гасси Финк-Ноттлу, чтобы произвести впечатление на Бассет.
— Ну и ну! Ты, я смотрю, хорошо поработал.
— Стараюсь, тетя Далия, стараюсь.
— Ты совсем не такой балда, как я думала.
— Это когда же вы думали, что я балда?
— Ну, прошлым летом, например.
— Как раз напротив. Дживс здесь вообще ни при чем. Ваши подозрения просто оскорбительны.
— Ладно, ладно, успокойся. Да, думаю, все получится. В конце концов Том мне предан.
— Еще бы.
— Решено.
Тут подоспели остальные чада и домочадцы, и мы направились в столовую.
При сложившихся в Бринкли-Корте обстоятельствах — имеется в виду, что это благословенное место было выше ватерлинии нагружено разбитыми сердцами и страждущими душами, — я не ожидал, что вечерняя трапеза будет искриться весельем. Так оно и случилось. За столом царило мрачное молчание, ну прямо рождественский обед на Дьявольском острове. [12]
12
Дьявольский остров. — Скалистый остров в Атлантическом океане у берегов французской Гаяны, куда до 1953 г. ссылали преступников и прокаженных.
Я едва дождался, когда он кончится.
Поскольку напасти, обрушившиеся на тетю Далию, увенчались еще и необходимостью держаться подальше от обеденного стола, моя дорогая родственница совсем утратила свойственную ей живость и блестящее остроумие. Дядюшка Том и всегда смахивал на птеродактиля, снедаемого тайной печалью, теперь же он окончательно впал в черную меланхолию, ибо понес убыток, исчисляемый пятьюдесятью соверенами, и с минуты на минуту ожидал гибели цивилизации. Девица Бассет молча крошила хлеб. Анджела походила на мраморное изваяние. У Таппи был вид преступника перед казнью, который добровольно отказывается от положенного в таких случаях обильного завтрака.
Что до Гасси Финк-Ноттла, то, глядя на него, даже искушенный в своем деле гробовщик наверняка бы обманулся и принялся его бальзамировать.
Гасси я видел впервые с тех пор, как мы расстались у меня дома, и, должен признаться, его поведение крайне меня разочаровало. Я ожидал, что в Бринкли-Корте этот придурок хоть немного оживится.
Во время нашей последней встречи у меня дома Гасси, если вы помните, клятвенно заверял, что его может расшевелить только сельская обстановка. Однако я не заметил ни малейших признаков того, что он собирается выйти из спячки. Всем своим видом он по-прежнему напоминал ту самую кошку, которая так долго не могла на что-то там осмелиться, что даже вошла в пословицу. [13] Поэтому, сразу решил я, как только улизну из этой покойницкой, отведу олуха Гасси в сторонку и постараюсь вселить в него боевой дух.
13
…даже вошла в пословицу. — «…И хочется, и колется, как кошка в пословице» (У. Шекспир. «Макбет», акт I, сцена 7, перевод Б.Пастернака).
Если кто-то нуждался в призывном звуке горна, так это Финк-Ноттл.
Однако во время исхода участников похоронной трапезы из столовой я потерял его из виду и не смог тотчас броситься на поиски, так как тетя Далия усадила меня играть в триктрак. И только когда вошел дворецкий и сообщил тетушке, что с ней хотел бы поговорить Анатоль, мне удалось дать деру. Минут десять спустя я убедился, что в доме и не пахнет Финк-Ноттлом, забросил сети в саду и вскоре выловил этого дуралея в розарии.
Он стоял и с отсутствующим видом нюхал розу, но, увидев меня, отпрянул от цветка.