Том 10. Господа «ташкентцы». Дневник провинциала
Шрифт:
На другой день, к другому товарищу, — этот уже не просто статский, а действительный статский советник.
— Уж действительный статский!
— Да, душа моя, действительный. Благодарение богу, начальство видит мои труды и ценит их.
— Да ведь таким образом ты, пожалуй…
— И очень не мудрено. Теперь, душа моя, люди нужны, а мои правила настолько известны… Enfin qui vivra — verra [363] .
Сказавши это, он поднял ногу, как будто инстинктивно куда-то ее заносил. Потом, как бы сообразив, что серьезных разговоров со мной, провинциалом, вести не приходится, спросил меня:
363
Словом, поживем — увидим.
— Надеюсь, что ты
— Вчера, с старыми товарищами были.
— Это в «Barbe bleue»? D'elicieuse! [364] не правда ли?
— Comme elle se gratte les hanches et les jambes! [365]
— N’est-ce pas! quelle fille! quelle diable de fille! Et en m^eme temps, actrice! mais une actrice… ce qui s’appelle — consomm'ee! [366]
— A ты заметил, как она церемониальным маршем к венцу-то прошла!
364
«Синей бороде»? Восхитительно!
365
Как она чешет себе бедра и ноги!
366
Не правда ли? какая девушка! какая чертовская девушка! И в то же время актриса! и актриса… что называется — безупречная!
Я пробую напомнить Шнейдершу в лицах, но при первой же попытке вскинуть ногу на плечо спотыкаюсь и падаю.
— Ну вот! ну вот! — смеется мой друг, — это хорошо, что ты так твердо запомнил, но зачем подражать неподражаемому! En imitant l’inimitable, on finit par se casser le cou.
— Mais comme elle se gratte! dieu des dieux! comme elle se gratte!
— Ah! mais c’est encore un trait de g'enie… ca! [367] Заметь: кого она представляет? Она представляет простую, наивную поселянку! Une villageoise! une paysanne! une fille des champs! Ergo…
367
Подражая неподражаемому, кончают тем, что ломают себе шею. — Но как она почесывается! бог богов! как почесывается! — Тут опять-таки гениальная черта…
— Mais c’est simple comme bonjour! [368]
— Вот сегодня, например, ты увидишь ее в «Le sabre de mon p`ere» * [369] — здесь она не только не чешется, но даже поразит тебя своим величием! А почему? потому что этого требует роль!
— Увы! у меня нет на сегодня билета!
— Вздор! Надо, чтобы ты видел эту пьесу. Вы — люди земства, mon cher, и наша прямая обязанность — это стараться, чтоб вы всё видели, всё знали. Вот что: у нас есть ложа, и хотя мы там вчетвером, но для тебя потеснимся. Я хочу, непременно хочу, чтобы ты видел, как онапоет «Dites-lui»! [370] Я с намерением говорю: «чтоб ты видел», потому что это мало слышать, это именно видетьнадо! А теперь идем обедать, mais soyons sobres, mon cher! parce que c’est tr`es s'erieux, ce que tu vas voir ce soir! [371]
368
Поселянку! крестьянку! дочь полей! Следовательно… — Но это просто, как день!
369
«Сабле моего отца».
370
«Скажите ему».
371
но будем воздержными, дорогой, ибо то, что ты увидишь вечером, дело нешуточное!
Мы обедаем впятером. Выпиваем по рюмке хересу, по стакану доброго лафита и по бутылке шампанского на человека — и только.
Я не стану описывать впечатления
— Из театра — к Борелю.
— Ну-с, что скажете, любезный провинциал?
— Да, messieurs, это… Это, я вам скажу… Это… искусство!
— C’est le mot. On cherche l’art, on se lamente sur son d'ep'erissement! Eh bien! je vous demande un peu, si ce n’est pas la personification m^eme de l’art! «Dites-lui» — parlez-moi de ca! [372]
— И заметьте, messieurs, какой у нее «отлёт»!
— Otliott! c’est le mot! mais il est unique, ce cher provincial! [373]
372
Вот именно. Ищут искусства, сетуют на его упадок! Так вот я спрашиваю, разве это не само олицетворение искусства? «Скажите ему» — найдите что-нибудь подобное!
373
Отлёт! вот настоящее слово! наш дорогой провинциал прямо-таки неподражаем!
Как и накануне, я изогнулся головой и корпусом вперед.
— Именно! именно! c’est ca! c’est bien ca! [374] — кричали действительные статские советники, хлопая в ладоши.
Даже борелевские татары * — и те смеялись.
— А теперь, господа, в благодарность за высокое наслаждение, доставленное мне вами, позвольте… человек! Шесть бутылок шампанского!
Затем еще шесть бутылок, еще шесть бутылок и еще… Я вновь возвращаюсь домой в пять часов ночи, но на сей раз уже с меньшею гордостью сознаю, что хотя и не с пяти часов пополудни, но все-таки другой день сряду ложусь в постель усталый и с отягченной винными парами головой.
374
так, так!
Таким образом проходит десять дней. Утром вставанье и потягиванье до трех часов; потом посещение старых товарищей и обед с умеренной выпивкой; потом Шнейдерша и ужин с выпивкой неумеренной. На одиннадцатый день я подхожу к зеркалу и удостоверяюсь, что глаза у меня налитые и совсем круглые. Значит, опять в самую точку попал.
«Уж не убраться ли подобру-поздорову под сень рязанско-козловско-тамбовско-воронежско-саратовского клуба?» — мелькает у меня в голове. Но мысль, что я почти месяц живу в Петербурге, и ничего не видал, кроме Елисеева, Дюссо, Бореля и Шнейдер, угрызает меня.
«Нет, думаю, попробую еще! По крайней мере, узнаю, что такое современная петербургская жизнь!»
Приняв это решение, отправляюсь в воронинские бани, где парюсь до тех пор, пока сознаю себя вполне трезвым.
Затем на целый день остаюсь дома и занимаюсь приведением в порядок желудка. И только на другой день, свежий и встрепанный, начинаю новый ряд похождений.
II *
Что же такое, однако, «жизнь»?
В течение более трех недель я проделал все, что, по ходячему кодексу о «жизни», надлежит проделать, чтобы иметь право сказать: я жуировал и, следовательно, жил. Я исполнил «buvons» — ибо ни одного дня не ложился спать трезвым; я исполнил «chantons et dansons» — ибо стоически выдержал целых десять представлений «avec le concours de m-lle Schneider» [375] , наконец, я не могу сказать, чтобы не было в продолжение этого времени кое-чего и по части «aimons»… A в результате все-таки должен сознаться, что не только «жизни», но даже и жуировки тут не было никакой. Мало того: по окончании всего этого жизненного процесса я испытываю какое-то удивительно странное чувство. Мне сдается, что все это время я провел в одиночном заключении!
375
с участием м-ль Шнейдер.