Том 10. Мертвое озеро
Шрифт:
— Вернитесь: я вам скажу…
Но Тавровский не вернулся. Фейерверк был спущен, сад иллюминован; музыка играла в нескольких местах. Гости разбрелись по саду. Тавровский шел с Любой под руку и обратил внимание на ее печальное лицо.
— Ты чем-то огорчена? не видала ли ее? — пугливо спросил Павел Сергеич.
— Я ее не видала с утра, — робко сказала Люба, — но…
— Говори, что тебя беспокоит?
— Отчего же… ты на мне не женишься?
Павел
— А ты хотела бы за меня выйти?
— Как же! я тебя очень люблю! а кто любит, тот женится…
— Это откуда ты таких рассуждений набралась?
— Стеша…
— А, понимаю!
— И в пьесе — они любили и женились.
— Так, значит, пьеса тебя навела на эту мысль?
— Да! но мой отец не будет сердиться: он всё делает, что я ни попрошу.
— Ну, дитя мое, ты подожди еще просить его об этом, — пожимая руку Любе, весело отвечал Павел Сергеич.
В продолжение прогулки он, шутя, спрашивал ее:
— Так ты хочешь выйти за меня замуж?
Отужинав с гостями, Тавровский отправился в отдаленный флигель, где ужинала труппа Петровского вместе с некоторыми любителями из гостей. Среди шумного разговора Тавровский не был замечен; он подошел к актрисам помоложе и получше и разговаривал с ними; как вдруг его кто-то дернул за платье. Он повернулся и увидел перед собой Остроухова с бокалом в руке. На его усталом лице еще были следы белил и румян, и он хриплым голосом сказал:
— Павел Сергеич, а Павел Сергеич, за ваше здоровье!
— Благодарю!
— Господа, здоровье хозяина! Ура! — закричал Остроухов.
Все встали и с шумом провозгласили тост. Один только содержатель труппы, сидя в углу, пел басом:
Мы живем среди полей…
И страшно вскрикивал, схватывая себя за виски:
Жизнь для нас копейка!
Тавровский также взял бокал и произнес:
— Господа, за процветание и славу талантов, находящихся здесь!
Каждый и каждая поспешили отблагодарить хозяина скромной улыбкой.
— Вот вельможа так вельможа! не чета нашему Семену Иванычу! — заметила Лёна, на лице которой играл яркий румянец; ни смуглоты, ни желтизны не было и признаков, так же как и на лицах ее сестер.
— Красавчик! — с чувством произнесла Мавруша, у которой вместо тощей косички лежала на голове пышная коса, мелко заплетенная в виде корзинки.
Настя тоже хотела изъявить свое мнение; но рот ее был занят: она только промычала что-то.
— Смотри, смотри Юльку-то! вишь, как коверкается! Ах, он подошел к ней! — шепотом произнесла Лёна.
— К чему было ее приводить
— Ай! — воскликнула Лёна.
Тавровский в эту минуту чокнулся с Юлией.
— Ну, вот подымет нос! — заметила с грустью Мавруша.
— А вот подошел к нашей франтихе… дура, да отвечай! — с сердцем шептала Лёна.
— Сестрица, смотри-ка, наш-то как надоедает ему.
— Его бы спать положили… Право, никто из них не умеет с вельможами говорить, — наконец проглотив, сказала Настя.
Остроухов, точно, ходил за Тавровским и что-то ему бормотал. Наконец Тавровский сказал ему:
— Господин Остроухов, право, мне некогда!
— Нельзя, важное дело! я должен, я обязан! она…
— Позвольте вам заметить, что здесь не место и не время вести серьезные разговоры. Я хозяин и не могу исключительно принадлежать одному вам.
— Павел Сергеич! — умоляющим голосом воскликнул Остроухов, тоскливо глядя вслед Тавровскому, который, еще несколько времени поболтав с актерами и актрисами, ушел в свою спальню отдохнуть от дневных хлопот. Он только что хотел раздеваться, как услышал шум в соседней комнате. Раскрыв дверь, он увидел Остроухова, который чуть не боролся с его камердинером. Увидав Тавровского, он с радостью воскликнул:
— А-а-а! Павел Сергеич! прикажите вашему лакею быть повежливее с человеком, носившим за несколько часов тому назад такое историческое имя и перед которым…
И Остроухов почти силою вошел в спальню; остановись и покачиваясь, он стал потирать лоб, как бы приводя в порядок мысли.
Тавровский с жалостью глядел на Остроухова, который, подняв голову и осмотрясь кругом, сказал:
— Ну, здесь могу я говорить о ней.
Тавровский затворил дверь.
— Вы, говорят, женитесь?
— Кто вам это сказал? — сердито спросил Тавровский.
— Все, решительно все говорят об этом.
— И решительно все ошибаются! — утвердительно отвечал Тавровский.
Остроухов, покачавшись, сказал растроганным голосом:
— Павел Сергеич! удостойте вашей откровенностью кочующего актера. Верьте, он свято сохранит…
— Скажите мне, пожалуйста, наконец, чего хотите вы от меня? — выходя из терпения, спросил Тавровский.
— Чего я хочу? — отрывисто отвечал Остроухов.
— Ну да, что вам угодно?
— Знает ли она, что вы женитесь?
Тавровский пожал плечами.
— Она знает, или вы скрываете, а? За что вы хотите…