Том 10. Вечера княжны Джавахи. Записки маленькой гимназистки
Шрифт:
Испугалась девушка, хотела бежать от серого великана. Но холодные глаза приковали ее к месту, заворожили.
Поднял руку водяной дух и произнес голосом, похожим на стон озера в бурю:
— Добрый вечер, красавица, давно я заприметил тебя, как ты приходишь сюда после солнечного заката. И печалишься на судьбу свою. Не тоскуй, звезда очей моих, не горюй о том, что не нашлось тебе жениха по сердцу. Права ты во всем, Тамара. Такой красавице не бывать женой ничтожного грузинского князя или горца-бека. Самому царю такая жена пара. Слушай, девушка, что я тебе скажу… Я водяной царь — могучий Вод, повелитель рек и озер нашей страны. И полюбилась ты мне, красавица…
Нырнул в озеро повелитель водных джиннов и выплыл снова. Теперь в руках у него была тончайшая пряжа, отливающая серебром в лунном свете, вся затканная жемчугами. А на огромной ладони лежали царская корона и хрустальные башмачки.
Тамаре, не носившей ничего, кроме заплатанного бешмета и дешевых шальвар, роскошь эта помрачила рассудок.
И старый Вод с зеленою бородою не казался больше таким страшным, как прежде.
А повелитель джиннов протягивал ей драгоценное платье и нашептывал:
— Согласись быть моей женой и водяной царицей, и я окружу тебя такой роскошью и властью, какая тебе и не снилась никогда… Падать ниц будут перед тобой мои джинны и русалки и предупреждать каждое желание твое… На ложе из лилий будешь ты отдыхать, прекраснейшая из дев Востока, а есть станешь такие редкие яства, каких не пробовал даже сам турецкий султан… Лишь только взойдет луна на небе, ты станешь с русалками резвиться и заводить пляски и песнею своей сладко тревожить сердца смертных. А сама ты не умрешь никогда, но по прошествии десяти сотен лет расплывешься туманом над землею… Вся твоя жизнь будет один сплошной праздник, и я, царь, склонюсь перед тобою со всем моим водяным народом, прекраснейшая жемчужина мира…
При последних словах Вода встрепенулась Тамара.
— Дочь духанщика-бедняка царицей станет! — сказала она надменно и, горделиво оглядевшись вокруг, смело протянула руку водяному духу.
Вспыхнули, как молнии, синие очи Вода. Схватил он в объятия красавицу и, прежде чем успела вскрикнуть Тамара, исчез с нею под водою…
С тех пор немало лет уже прошло. Живет Тамара царицей в подводном хрустальном дворце, спит на мягком ложе из белых лилий, ест редкие яства с жемчужных раковин-тарелочек, одевается в ослепительной красоты ткани и носит корону из синих аквамаринов на черных кудрях.
Целые полчища рыбок даны ей в утеху, сотни зеленооких прислужниц-русалок окружают ее. Пляшут, тешат ее играми. Но тоскует царица подводная, несмотря на всю эту роскошь, богатство и власть…
Скучна ее жизнь в хрустальном дворце. Тоскует она по земле, по зеленым долинам, по высоким утесам, по голубому небу, по родному духану, по прежней простой жизни у отца. А больше всего по отцу, по старому Дато, скучает Тамара.
Хочется ей на волю, домой. Всю свою царскую власть, все свое богатство отдала бы,
Но нельзя этого сделать. Не возвращает Вод земле своей жертвы. И мечется царица у себя в подводных палатах из голубого хрусталя.
Стонет и плачет Тамара, сверкает молниями глаз на своих прислужниц, и тогда закипает обычно спокойная поверхность озера, поднимается ветер и перекатываются с грохотом от берега к берегу кипучие седые валы.
— Буря на озере! — говорят тогда в духане, а старый Дато вздыхает, вспоминая утонувшую дочь…
Барбалэ окончила сказку.
Нина-джан и Бэла все еще сидят, примолкшие, и робко поглядывают в мутные воды Куры. И мнится обеим: вот-вот выглянет из темной поверхности реки черная голова в аквамариновой короне и глянут на них печально очи водяной царицы…
Жалостью полны сердца девочек — и княжны Нины, и Бэлы-горянки — и думают обе о глупой Тамаре, променявшей вольную жизнь на холодный водяной дворец…
Глава 8. Джинн-воришка
Короткая, мокрая ветреная зима, с метелями в горах, с бурями в долинах, миновала. Веселою весеннею дымкой заволоклись горы. Запело свои песни пернатое царство, зашумела молодая листва каштанов, весело засверкало вечное солнце на бирюзовом пологе небес.
Опять весна, радость, песни, аромат цветов и золотые потоки солнца.
Как празднично выглядит природа! И горы, и небо, и земля…
— Седлай Шалого, Абрек! Поскачу в ущелье!
Княжна Нина, нарядная, как бабочка, влетает в конюшню.
— Была на Куре! Ах, славно! И в нижних виноградниках была у старого Илико — еще лучше! А сейчас в горы! В горы! Скорее седлай мне Шалого, Абрек!
Голубые шальвары, белый бешмет, папаха с алым донышком. Серебряные газыри на груди так и сверкают на солнце, черные кудри рассыпались по плечам.
Абрек смотрит и не налюбуется маленькой госпожой.
Вдруг Нина спрашивает:
— Где мой пояс?
Сейчас только надевала его перед зеркалом, золоченый пояс-позументик, разукрашенный зеленоватой кавказской бирюзой.
— Куда он девался? Только что сама в руках держала, и вдруг исчез. Куда он мог деваться?
Мчится в дом княжна по чинаровой аллее, вбегает стрелою в кухню.
Там, в клубах пара, орудует Барбалэ.
— Барбалэ, милая моя, где мой пояс?
— Пять минут тому назад держала в руках, говоришь, моя радость? — осведомляется старуха у княжны.
— Да.
— А никуда не спрятала? А?
— Ну вот еще! Будто я не помню!
Подумала-подумала Барбалэ и наконец сказала:
— Стало быть, маленький джинн унес, не иначе.
— Кто?
Глаза у княжны разом вспыхивают от любопытства.
— Ну да, чему удивляешься, сердце мое? Унес маленький джинн. Он любит такие шутки!.. Давно что-то про него не было ничего слышно. А теперь, очевидно, опять появился. Всю зиму спал джинн под снежным сугробом. Ударили первые лучи солнца, растопили снег. Проснулся джинн и принялся за свои шутки… Ну, да мы сыщем твой пояс, не горюй, моя райская пташка.