Том 11. Монти Бодкин и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

— У-у-у-у, — всхлипывала она. — У-у-у-у.

Как уже ранее подчеркивалось в этом повествовании, мужчина, в присутствии которого девушка вдруг начинает издавать звук «у-у-у-у», имеет в запасе единственное средство для ободрения, а именно — легко погладить ее по голове или плечу. Естественно, этот рецепт годится только для более или менее посторонних представителей мужского пола. Если зрителем выступает человек, который любит эту всхлипывающую девушку и она ему платит взаимностью, ситуация требует более категоричных мер: обнять ее, приласкать, осушить слезы поцелуями, броситься перед ней на колени и взахлеб

прошептать ничего не значащие слова.

Амброз Теннисон не сделал ничего из вышеперечисленного. Он стоял неподвижно, с окаменевшим лицом, зажав в руке пузырек, а другой торчал у него из кармана.

— Я тебе кое-что принес, — произнес он глухо. — От головной боли.

Еще не выплакавшись до конца, Фуксия села и вытерла глаза. Она была поражена. Вместо того чтобы шагнуть вперед и взять ее руку в свою, Амброз оставался безучастен, и это было настолько удивительно, что слезы ее остановились, словно кто-то закрутил кран.

— Амми! — вскричала она.

Амброз был по-прежнему холоден и подчеркнуто галантен.

— Я бы раньше принес, — сказал он, — если бы не пришлось ждать доктора.

Он помолчал немного.

— А потом, — сказал он с деланным безразличием, — я услышал, как ты разговариваешь с каким-то мужчиной, и решил вас не беспокоить.

Он поставил пузырьки на туалетный столик и развернулся к дверям — Фуксия преградила ему путь.

От ее слез не осталось и следа. Теперь она была энергична и полна решимости:

— Постой, Амброз. Погоди хотя бы минутку.

Маска непроницаемости, казалось, треснула, и лицо Амброза ожило. Сейчас он совершенно не походил на свою фотографию в серебряной рамке. Будь у него во рту трубка, он наверняка бы ее уронил.

— Ты сказала, что у тебя болит голова.

— Знаю.

— И ушла в каюту.

— Послушай, Амми. Я сейчас все объясню. Ради всего святого, давай не будем опять начинать ссору. Ей-богу, иногда хороший скандал необходим как воздух, но только не сию минуту. Присядь, и я расскажу тебе все как на духу.

Глава XX

Избавившись от Фуксии Флокс, Реджи Теннисон не сразу отправился на розыски своего патрона, чтобы дать полный отчет о случившемся. В момент горького разочарования, когда все воздушные замки, казалось, рухнули и душа ноет так, словно ее скрутило в узлы и протащило сквозь бельевой пресс, — в такой момент каждый инстинктивно ищет уединения. Реджи хотелось побыть одному, чтобы зализать раны, и не только фигурального свойства. Замедленная мыслительная реакция крокодила Уилфреда, оказавшегося явно не способным провести различие между выпускником Итона и мухой, привела к тому, что теперь у него саднил мизинец.

Сначала он укрылся в салоне, однако долго там не усидел. Помещение, по счастью, было пустым, но душным. В нем витали странные, едва уловимые запахи, специфичные для салонов океанских лайнеров, — кажется, вот-вот здесь наступит нестерпимая вонища, но все остается по-прежнему. От всего этого на Реджи еще сильнее накатила тоска, он вышел вон и направил стопы на открытую палубу.

Ход оказался верным. Теплый вечерний воздух освежал и бодрил. И хотя с большей охотой он бы и дальше предавался своим невеселым думам, но, поймав себя на том, что мысль о предстоящем разговоре с Монти уже не вызывает у него острого приступа

тошноты, минут через двадцать после ухода от Фуксии он спустился на палубу «В».

Не успел он добраться до каюты, как дверь ее резко распахнулась, словно ручку рванул человек с горящей душой, и в коридор вывалился его братец Амброз — с перекошенным лицом и запавшими глазами. Он словно не заметил Реджи и молча прошествовал мимо. Реджи в недоумении глядел ему вслед, пока тот не скрылся из виду. После этого он проследовал в каюту. Но, едва переступив порог, отпрянул назад, словно его укусили крокодилы.

Монти Бодкин сидел на краю кровати с Микки Маусом в руке и с отсутствующим видом откручивал ему голову.

— А, это ты, Реджи, привет, — произнес он хмуро, откручивая голову, затем приворачивая ее на место и вновь откручивая.

Реджи Теннисоном овладело такое чувство, которое иногда бывает во сне, — чувство абсурдности происходящего. Перед ним сидел Монти Бодкин, и тут же, если зрение его не подводило, находился Микки Маус собственной персоной — роковой мышонок, истинный виновник переполоха. Монти был похож на кусок штукатурки: движения его были вялыми, a tout ensemble [77] утратило жизненную искру. К данной ситуации подходило только слово «беспрецедентно».

77

Все вместе, весь он (франц.)

— Что это? — тихо произнес Реджи, указывая на мышь дрожащим пальцем.

Монти по-прежнему напоминал собой кусок штукатурки.

— Ты прав, — сказал он. — Микки Маус опять у меня. Буквально с минуту назад Амброз притащил.

Реджи рухнул в кресло и крепко-накрепко ухватился за подлокотники. Немного полегчало.

— Кто? Амброз?

— Он самый.

— Ты говоришь, Амброз принес Микки Мауса?

— Ну да. По всей очевидности, Фуксия рассказала ему свой план, а он наложил президентское вето. Он, мол, этого не потерпит. Это ей не в бирюльки играть — шантажировать людей Микки Маусами. Забрал у нее мышь, а потом притащил мне.

Реджи еще крепче вцепился в кресло.

— Ты это серьезно?

— Вполне.

— Прямо так и сказал: это ей не в бирюльки играть?

— Ага.

— И воздействовал на нее исключительно силою воли?

Реджи глубоко вздохнул. Его обуревали новые, доселе незнакомые чувства. В некотором смысле он всегда любил бедолагу Амброза, хотя был о нем не самого высокого мнения. И уж тем более ему не приходило в голову, что его брат — сверхчеловек какой-то. Тем не менее, если Монти не врет и Амброз на самом деле убедил Фуксию переменить политику, то за это деяние его по праву надлежит зачислить в разряд сверхчеловеков. Это уж точно. Амброз храбро ринулся в бой, совсем как Наполеон, сэр Стаффорд Криппс [78] и вся прочая братия.

78

Ричард Стаффорд Криппс (1889–1952) — лидер левого крыла лейбористской партии Великобритании.