Том 11. Монти Бодкин и другие
Шрифт:
— Хорошо? — В голосе киномагната зазвучала слабая нота надежды. — Ты его не взяла?!
— Взяла, разумеется.
— И Грейс, значит, хочет, чтобы я?..
— Разумеется, хочет.
— Тогда чего ж ты, — воскликнул мистер Лльюэлин с вполне понятной горячностью, — чего же ты говоришь, что все в порядке?
— Я только хотела сказать, что все будет проще простого. На твоем месте я бы не беспокоилась.
— Ты бы — нет, — буркнул мистер Лльюэлин. Он снял шляпу и промокнул лицо платком. Оставалась последняя надежда,
— Послушай меня… — продолжал он, словно умоляя о последней милости. Обычно таким голосом он объявлял сотрудникам об уменьшении зарплаты в связи с финансовыми трудностями. — Я только хочу знать… А что, Грейс очень нужна эта вещь?
— Судя по всему, да.
— Думаешь, она расстроится, если я… — Он запнулся. — И стены имеют уши… Если я не стану?… — закончил он.
Мейбл подумала. Она всегда была очень осмотрительна в выражениях. Любила, что называется, точное словцо — mot juste. Слово «расстроится» в данном случае казалось ей неподходящим.
— Расстроится? — задумчиво повторила она, — Ну, ты ее знаешь. Если она чего захочет — ни за что не отступится. Если ты собираешься увильнуть… тогда… тогда, но это лично мое мнение, она потребует развода из-за бесчеловечного обхождения.
Мистер Лльюэлин задрожал. Слово «развод» всегда маячило перед ним на мысленном горизонте, как зловещий призрак, готовый в любую минуту материализоваться. С первых дней брака его чувства к молодой и прекрасной жене напоминали ощущения, какие испытывает человек, который повис над пропастью и держится за край кончиками пальцев.
— Но послушай…
— Что толку меня уговаривать? Я не Грейс. Если хочешь знать ее мнение, так у меня есть от нее письмо. Оно в сумке. Держи. Она написала его сразу после того, как я приехала в Париж и передала ей твои слова. О том, что ты не собираешься выполнять ее просьбу. А она на это: «Он не собирается? Да неужели?» — потом сощурилась и свистящим шепотом — ну, ты знаешь, как она может…
— Не продолжай! — взмолился мистер Лльюэлин. — Знаю, знаю.
— В таком вот настроении она села писать тебе письмо. Сказала, что изложит план действий просто и ясно, чтобы ты ничего не напутал со шляпой, а остаток чернил потратит на то, чтобы объяснить тебе, что тебя ждет, если откажешься. Думаю, стоит ознакомиться.
Мистер Лльюэлин взял у нее из рук пухлый конверт и вскрыл его. И пока он читал при свете, льющемся из окна библиотеки, его нижняя челюсть все больше отвисала, так что к концу письма второй подбородок почти совсем зарылся в тот, что под ним. Было ясно, что ни одна добрая мысль не смягчила его жены и не охладила яростного пыла ее замечаний. Она написала именно то, что обещала.
— Да… — пробормотал он, разорвал письмо на мелкие клочки и выбросил
— Иди. Обдумай как следует.
— Ну, я пошел, — сказал мистер Лльюэлин и уныло побрел в библиотеку. Там никого не было, если не считать молодого человека, медитирующего в углу над листом бумаги. Мистер Лльюэлин был рад одиночеству. Усевшись, он сунул в рот сигару и принялся думать.
Судя по поведению Грейс… она сощурилась и показала зубки…
Да-да, ему уже не раз доводилось это видеть, и всегда он испытывал неприятное ощущение!
Что, если махнуть на все рукой?
Боже упаси!
Тогда другой вариант?
Страшно подумать!
Дело в том, что, постоянно думая о всяких важных вещах, он почти ничего не знал о том, что делают с пойманными контрабандистами.
В этот момент в библиотеку бодрым шагом вошел старший стюард. «Он-то мне и нужен», — подумал мистер Лльюэлин и поспешил перехватить его.
— Эй, — позвал он. — У вас есть минутка?
В начале плавания у стюардов, как правило, не бывает никаких минуток, но просьба исходила не от простого, а от более чем достойного пассажира, и стюард остановился.
— Чем могу помочь, мистер Лльюэлин?
— Хотел бы поговорить, если вы не очень заняты.
— Пожалуйста. Надеюсь, ничего плохого не случилось? Мистер Лльюэлин готов был смеяться сквозь слезы. С тем же успехом подобный вопрос можно задать висельнику, идущему на эшафот.
— Нет-нет, я… хотел спросить вас кое о чем. Мне кажется, вы должны знать. Это касается контрабанды. Я, конечно, не собираюсь ей заниматься, как вы понимаете. Нет уж, увольте! Дурак я, что ли, чтобы играть в такие игрушки, ха-ха-ха!
— Ха-ха, — с готовностью подхватил стюард, ибо в Лондоне его специально предупредили, что его задача — сделать все возможное, чтобы другим приятно было находиться на корабле.
— Да нет, просто я вдруг подумал, что можно сделать фильм про контрабандистов. Только для этого нужно все точно знать. Так вот: что ждет человека, который пытался протащить что-нибудь через нью-йоркскую таможню, а его схватили?
Стюард хихикнул.
— Ответить на это, мистер Лльюэлин, можно очень коротко: много чего ждет!
— Много чего?
— Много чего, — повторил стюард и снова хихикнул. Смех у него был здоровый и жизнеутверждающий, отчасти напоминающий бульканье виски, когда его льют из бутылки в стакан. Обычно такой звук нравился мистеру Лльюэлину; но не сейчас.
Повисло молчание.
— И что же, например? — проговорил мистер Лльюэлин дрожащим голосом.
Стюард оживился. Ему вообще нравилось распространять свет знаний. Он даже забыл, что спешит.
— Итак, — начал он, — представьте, что этого персонажа в вашей картине поймали, когда он пытался провезти что-нибудь очень ценное, например жемчужное ожерелье… Простите?