Том 11. Письма 1836-1841

Гоголь Николай Васильевич

Гог<оль>.

<Адрес:> Al Signor Signor Ivanov (Russo) `a Roma al Caf'e Greco nella via Condotti.

<Приложение.>

Пишется записка тому, кто имел доброе намерение ехать за мною и опоздал. Если он привез деньги мне, то да вручит 200 скуд Валентини, 120 Иванову, и что останется, то да останется у Иванова до моего дальнейшего распоряжения. Я в Дюссельдорфе.

Гоголь. <На обороте:> От Гоголя.

Иванову А. А., 20 сентября 1841 ^*

203. А. А. ИВАНОВУ. Ганау. Сентя<бря> 20 <н. ст. 1841.>

Я к вам долго не писал по разным причинам. <Во-> [492] первых, гонялся за Жуковским. Его не было в Дюссельдорфе> [493] Он отправился посещать разных новых родных своих ^* , <так что> [494] поймал его я уже во Франкфурте. Во-первых, он <….> [495] благодарен за ваше доброе о нем мнение относительно Станиславича ^* , то есть, что вы не поколебались выдать <….> [496] деньги, если бы даже и все вы ему отдали, были ни <….>, [497]

ни проступком с вашей стороны. Да, чтобы не позабыть: он просит, если можно, прислать к нему все копии, которые уже сделаны Станисл<авичем> в Дюссельдорф, адресуя прямо на его имя, без дальнейших других адресов. Наконец говорили мы о вас и о картине. Жуковский не будет видеться с госуд<арем> наследником, а потому решено на том, чтобы вы написали наследн<ику> письмо и прислали бы к Жуковскому, а Жуковский пошлет его к наследнику с присовокуплением от себя всяких резонов и прав ваших на продолжение пансиона. Зная, что вам подчас трудно, да и некогда заняться официальною бумагою, я написал вам тут же черновой образчик письма, который, если придется вам по вкусу, перепишите и немедленно, не откладывая дела в ящик, пошлите тот же час Жуковскому. Кажется, дело пойдет на лад. Нельзя, чтобы наследник не уважил просьбы Жуковского. Тем более, что это будет первое письмо, которое напишет к нему Жуковск<ий> после своей женитьбы. Если ж, на случай, не удастся, всё-таки не отчаивайтесь, [498] найдем другое средство: на то рожден человек, чтобы отыскивать средства. Отправивши письмо к Жуковскому, вы уведомьте тот же час меня, чтоб я был насчет этот спокоен, адресуя письма на имя <Пого> [499] дина в Москву в Университет, с уведомлением о себе и о том, <что у> [500] вас делается. Да кстати о том, что у вас делается, Кривцов твердо уверен, что я ищу у него места, и сказал Жуковскому, что он для меня приберег удивительное место <….>, [501] место библиотекаря еще покамест не существующей библиотеки. Итак, вы видите, что у вас штат готовится огромный и на широкую ногу. Я, однако же, как вы сами догадаетесь, за место поблагодарил, сказавши, что хотя бы Кривцов предложил мне и свое собственное место, то и его бы [502] не взял, по причине других дел и занятий. Итак, вы видите, что Кривцов намерен оказывать свое <….>, [503] которые и не нуждаются в нем. Стало быть, вам будет недурно. Насчет способа отправления картин в Дюссельдорф к Жуковскому, если только вы еще не нашли, советую обратиться к немцам, отправлявшим свои картины на Дюссельдорфскую выставку. Именно я полагаю расспросить Фогеля ^* , потому что его картина была тоже теперь на выставке. Прощайте. Через недели три надеюсь, коли бог поможет, быть в Москве. Желаю вам всего хорошего. Не забывайте и пишите.

492

Вырвано.

493

Вырвано.

494

Вырвано.

495

Вырвано.

496

Вырвано.

497

Вырвано.

498

Далее было: на другое

499

Вырвано.

500

Вырвано.

501

Вырвано.

502

то и тогда

503

Вырвано.

Весь ваш Гоголь.

<Адрес:> `a Roma (en Italie) al Signor Signor Alessandro Ivanoff (russo). Roma, via Condotti vicina alla Spania,

al Caf'e Greco.

Иванову А. А., 20 сентября 1841 ^*

204. А. А. ИВАНОВУ. <20 сентября н. ст. 1841 Ганау.>

Письмо к н<аследнику> напишите с надлежащими пробелами, перенесши на другую страницу. На пакете, который запечатывать не нужно, надпишите просто: его импер<аторскому> высочеству, государю наследнику всея России Александру Николаевичу. В СПб. [504]

504

См. раздел «Деловые бумаги», № 1.

Напишите мне, дал ли я вам ключ от сундука с моими книгами и заперт ли он или нет. Я совершенно позабыл.

Языкову Н. М., 27 сентября 1841 ^*

205. Н. М. ЯЗЫКОВУ. <27 сентября н. ст. 1841.> Дрезден.

Прежде всего посылается тебе с почтою из Дрездена куча поцелуев, а что в них, в сих поцелуях, заключено много всего — ты уже знаешь. Достигли мы Дрездена благополучно. Выехавши из Ганау, мы на второй станции подсадили к себе в коляску двух наших земляков, русских помещиков, Сопикова и Храповицкого, и провели с ними время до зари. Петр Миха<й>лович ^* даже и по заре еще перекинулся двумя-тремя фразами [505] с Храповицким. Вообще ехалось хорошо. Думалось много о чем, думалось о тебе, и все мысли о тебе были светлы. Несокрушимая уверенность насчет тебя засела в мою душу, и мне было слишком весело, ибо еще ни разу не обманывал меня голос, излетавший из души моей. Дорожное спокойствие было смущено [506] перелазкой из коляски в паровой воз, где как сон в руку встретились Бакунин ^* и весьма жесткие деревянные лавки. То и другое было страх неловко… но мы в Дрездене. Петр Михайлович отправился к своему семейству, а я остался один и наслаждаюсь прохладой после кофия, и много всего идет ко мне: идет то, о чем я ни с кем не говорю, идет то, о чем говорю с тобою, и наконец один раз даже мелькнул почти ненароком московский длинный дом с рядом комнат, пятнадцатиградусною ровною теплотою и двумя недоступными кабинетами. Нет, тебе не должна теперь казаться страшна Москва своим шумом и надоедливостью; ты должен теперь помнить, что там жду тебя я и что ты едешь прямо домой, а не в гости. Тверд путь твой, и залогом слов сих не даром оставлен тебе посох. О верь словам моим!.. Ничего не в силах я тебе более сказать как только: верь словам моим. Я сам не смею не верить словам моим. Есть чудное и непостижное… но рыдания и слезы глубоко взволнованной благородной души помешали бы мне вечно досказать… и онемели бы уста мои. Никакая мысль человеческая не в силах себе представить сотой доли той необъятной любви, какую содержит [507] бог к человеку!.. Вот всё. Отныне взор твой должен быть светло и бодро вознесен горе — для сего была наша встреча. И если при расставании нашем, при пожатии рук наших не отделилась от моей руки искра крепости душевной в душу тебе, то значит ты не любишь меня. И если когда-нибудь одолеет тебя скука и ты, вспомнивши обо мне, не в силах одолеть ее, то значит ты не любишь меня, и если мгновенный недуг отяжелит тебя и низу поклонится дух твой, то значит ты не любишь меня… Но я молюсь, молюсь сильно в глубине души моей в сию самую минуту, да не случится с тобой сего и да отлетит темное сомненье обо мне, и да будет чаще сколько можно на душе твоей такая же светлость, какою объят я весь [508] в сию самую минуту.

505

словами

506

Далее

было: несколько

507

питает

508

какая объята моя

Прощай. Много посылаю тебе заочных поцелуев. Уведоми меня в Москву, что ты получил это письмо; мне бы не хотелось, чтобы оно пропало, ибо оно писано в душевную минуту.

Твой Гог<оль>.

<Адрес:> Hanau Hanau Davon Jasikof Hanau zum Riesen.

Жуковскому В. А., октябрь 1841^*

206. В. А. ЖУКОВСКОМУ. <Первая половина октября 1841 г.> Берлин.

Я еще, как вы видите, до сих пор не в России и пишу к вам теперь из Берлина, пишу об Иванове ^* — по делу, о котором мы уже с вами говорили. Я посылаю к вам письмо, которое я написал вчерне для него к велик<ому> князю. Копию с него я послал уже к нему. Недели через две или три после сего письма вы получите от него письмо. Ему нужно помочь, иначе грех будет на душе: помочь таланту значит помочь не одному ближнему, а двадцати ближним вдруг. Препровождая письмо его к наследнику, я думаю [509] вам достаточно будет сказать [510] только то, что Иванов, умоляя вас о ходатайстве о доставлении письма, представил много по всей справедливости убедительных причин на разрешение продолжения пансиона еще на три года и что вы с своей стороны можете засвидетельствовать: что Иванов дни и ночи сидел над картиною; что отказался от всех работ и заказов, чтобы ускорить ее окончание; что не ищет ничего, никаких других наград, кроме средств и возможности ее окончить; что со всех сторон слышны самые благоприятные отзывы о его картине; что картина Обервека ^* , вдвое меньше по величине холста, заняла, однако же, труда на 10 лет с лишком, и что, наконец, жаркою любовью к искусству, простирающейся до самоотвержения, мудрою скромностью и смиреньем украшен художник, вполне заслуживающий всякого внимания и покровительства. Нельзя, чтобы слова сии не произвели действия, ибо они чистая правда. Прощайте, целую вас заочно. Пошли вам бог всякого добра, а с тем вместе и высшее всех благ вдохновение.

509

Далее было: что

510

Далее было: что

Гоголь.

<Адрес:> A son excellence Monsieur Monsieur de Joukovsky. A Dusseldorf.

Иванову А. А., 20 октября 1841 ^*

207. А. А. ИВАНОВУ. 20 октября <1841>. Москва.

Только что получил ваше письмо и спешу отвечать. Меня удивляет, что вы не получили до сих пор денег. Они посланы были к Кривцову, и Кривцов еще в августе месяце уведомил Погодина, что послал в Рим распоряжение о выдаче их немедленно. Но не знаю только, кому он дал распоряжение: Валентини или кому другому. Итак, я вас прошу разыскать и принять эти деньги. Их 2000 р. 200 скуд отдайте Валентини, сто с лишком возьмите себе, [511] как придется по расчету наверно не припомню, сколько я вам должен. Если будет в остатке еще 100 скуд, то их определяю Шаповалову ^* за копию женщин из Илиодора, о которой было говорено, мера назначена не помню вдвое или вдвое с половиною против копии Моллера. (Я думаю лучше вдвое с половиною, а впрочем полагаюсь на ваш суд). Деньги эти вы можете выдавать ему вперед, если он нуждается, помесячно, как у вас с ним важивалось доселе. Прощайте! обнимаю вас, не забывайте и пишите. Уведомляйте обо всём, что ни делается с вами, обо всех ваших нуждах, и, боже вас сохрани, когда-либо упадать духом. Нет вещи, которой бы нельзя было помочь. Верьте моему слову — слово мое не обманывает.

511

Далее было: я не помню

Прощайте.

P. S. Да. Если потребуется с вашей стороны какое удостоверение показать Кривцову, то на другом листе [512] письма я на всякой случай пишу записочку, которую вы можете, отодравши, ему показать.

Еще: хозяин спрашивает насчет Нибби ^* . — Заплатите, что следует за вышедшие листочки, а пусть следующие приносит разносящий к вам. Мы потом с вами сочтемся.

Поклонитесь от меня Иордану и скажите ему также, чтобы он никак не унывал духом, а работал бы бодро свое дело. Его будущее положение может быть так хорошо, как он и не воображает и не думает. Отдайте [513] Моллеру письмецо, при сем прилагаемое.

512

на другой стороне

513

Далее было: это письмецо

<Адрес:> Rome (en Italie). Al Signor Signor Alessandro Ivanoff (Russo) in Roma al Caf'e Greco vicino alia piazza di Spania nella via Condotti. В Рим (в Италию).

Моллеру Ф. А., около 20 октября 1841 ^*

208. Ф. А. МОЛЛЕРУ. <Около 20 октября 1841. Москва.>

Здравствуйте. Обнимаю вас. Я был у вас две минуты, то есть у ваших. Они мне сказали новости о вас, которые меня смутили на то время, и я уже не говорил им о том, о чем приготовлялся было говорить. Жду с нетерпением вашего уведомления. Что? как вы? и что намерены? Мне нужно знать необходимо все ваши планы, и потому, пожалуйста, напишите мне обо всем этом немедленно. Но прежде всего, ради всего святого в мире, не упадайте духом. Всякий перелом, посылаемый человеку, чудно-благодетелен. Это лучшее, что только есть в жизни. Звезда и светильник, указующий ему, [514] наконец, его настоящий путь. Верьте, вся жизнь потом бывает одна благодарность за сей ниспосланный перелом.

514

человеку

Напишите скорее! Весь ваш, так же твердо жмущий вам руку и говорящий: вперед.

Н. Гоголь.

<Адрес:> Моллеру от Гоголя.

Языкову Н. М., 23 октября 1841 ^*

209. Н. М. ЯЗЫКОВУ. 23 октябр<я 1841>. Москва.

Только теперь, из Москвы, пишу к тебе. До сих пор я всё был неспокоен. Меня, как ты уже я думаю знаешь, предательски завезли в Петербург; там я пять дней томился. Погода мерзейшая именно трепня. Но я теперь в Москве и вижу чудную разность в климатах. Дни все в солнце, воздух слышен свежий, осенний, передо мною открытое поле, и ни кареты, ни дрожек, [515] ни души — словом рай. Обнимаю и целую тебя несколько раз. Жизнь наша может быть здесь полно-хороша и безбурна. Кофий уже доведен мною до совершенства, никаких докучных мух и никакого беспокойства ни от кого. Я не знаю сам, как это делается, — но то справедливо, что если человек созрел для уединенной жизни, то в его лице, в речи, в поступках есть что-то такое, что отдаляет его от всего, что ежедневно, — и невольно отступаются от него люди, занятые ежедневными толками и страстями. Пиши и опиши всё. Происшествий внешних у нас обоих немного, но они так много связаны с внутренними нашими происшествиями, что всё для нас обоюдно любопытно. У меня на душе хорошо, светло. Дай бог, чтоб у тебя тоже было светло и хорошо во всё время твоего [516] ганавского затворничества, — я молюсь о том душевно и уверен твердо, что невидимая рука поддержит тебя здрава и здрава доставит тебя мне, и бог знает, может быть достанется нам даже достигнуть [517] рука об руку старости, всё может сбыться.

515

В оригинале: дружок

516

скучного

517

Далее было: вожделенной старости вместе