Том 13. Господа Головлевы. Убежище Монрепо
Шрифт:
Приводим два наиболее значительных варианта ранней рукописной редакции.
Стр. 362, строка 3 сн. После слов: «неумелость и сиротливость»:
Мне скажут, что это тип несимпатичный — согласен, но это не мешает ему существовать. И еще скажут, что это тип вымирающий — и это правда, но он не вымер, далеко еще не вымер. И притом он дал отпрыск. Я надеюсь, что этот отпрыск несколько иного характера, но покуда еще он не настолько определился, чтобы заключать об его пригодности к жизни в тех условиях и формах, в каких она сложилась в последнее время. Мне кажется, что <1 слово нрзб.> условие культурности в том виде, в каком мы привыкли себе ее представлять, то есть отсутствие возможности обойтись без посторонних услуг, существует для отпрыска в той же силе, как для старого
Повторяю: мой личный казус ничтожен. Но он доказывает, как трудно жить в это смутное, загадочное время, в этой смутной, загадочной среде. Нельзя быть свободным у себя дома, в своих четырех стенах; нельзя ходить в туфлях из комнаты в комнату, нельзя плевать в потолок… Но на каждом шагу руки, ноги, голова путаются в тенетах превратных толкований; на каждом шагу встречается вопрос: что сие означает? Нельзя быть нищим духом, чистым сердцем, нельзя сочувствовать, нельзя презирать…
По-моему, Грацианов совершенно извратил характер своих обязанностей. Или, лучше сказать, не он лично их извратил, а извратил дух времени. Вместо того, чтоб оставаться становым приставом в строгом смысле слова, он сделался политиком, философом, чуть ли не законодателем. Вместо того, чтоб лететь на помощь по первому зову, он еще различает: заслуживает ли имярек своим поведением, чтоб ему подавали помощь, полезный ли он сын отечества, и нет ли в самом его ничегонеделании, в самой его изолированности чего-либо сомнительного?
Стр. 368, строка 16. После слов: «Всему венец»:
— В «Ведомостях» пишут: всех умников в реке бы топить надо.
— Основательно. В другое время я бы сказал: какой, однако ж, курицын сын! Но теперь говорю: самая это здравая политика — «умников» в реке утопить, а на место их возложить упование на молодцов из Охотного ряда. Одна беда: начнут они по зубам чистить да в шею накладывать — как бы тогда не тово…
— А горошком-с? Раз-два-три и се не бе!
— Гм… горошком? Что ж, это не дурно. Их — горошком, а на их место опять умников поманить, а потом умников в свою очередь горошком… Да! так вы об Разуваеве, кажется, что-то хотели сказать?
— Просил он меня: не примете ли вы его?
— Был он у меня… А впрочем… знаете ли, день на день не всегда похож бывает. Все не решаешься, да не решаешься — и вдруг выйдет такой час: возьми все и отстань!
— Значит, так ему и сказать?
— Так и скажите: верного, мол, еще нет, а от знакомства не прочь.
— А как бы для вас-то было хорошо!
— Начинаю думать, что так.
Донесение цензора Лебедева о сентябрьской книжке журнала написано в три приема. Первоначально он представил (14 сентября) в цензурный комитет отзыв о «Художниках» Гаршина. Затем в тот же день прибавил к нему разбор статьи Салтыкова «Первое июня. — Первое июля», за помещение которой предлагал подвергнуть номер аресту (см. стр. 767). Здесь же на полях дана уже известная в печати по публикации Евгеньева-Максимова характеристика с цитатой одного места из «Finis Монрепо» [279] , которое приводится цензором по рукописи:
279
В. Е. Евгеньев– Максимов, В тисках реакции, М. — Л. 1926, стр. 68.
«В статье редактора «Finis Монрепо», не представляющей по общему содержанию никакого цензурного затруднения, есть одно место (стр. 231), где, говоря о новых строгих мерах, предпринимаемых правительством, автор позволяет себе в настоящих обстоятельствах предлагать правительству шутовскую и безнравственную идею «умников в реке топить, а упование возложить на молодцов из Охотного ряда. А когда молодцы начнут по зубам чистить, тогда горошком. Раз, два, три и се не бе. (Очевидно,
Евгеньев-Максимов считал, что эта приписка на полях принадлежит Лебедеву. Между тем хотя она и является составной частью его донесения, но, по-видимому, написана рукою председателя С.-Петербургского цензурного комитета А. Г. Петрова. Рассмотрев 14 сентября донесение Лебедева, цензурный комитет постановил:
«Согласно с мнением цензора, признавая как приведенное место из статьи Щедрина «Finis Монрепо» (стр. 231), так и указанные места в статье «Первое июня. — Первое июля» Nemo (стр. 119 и сл.), как подвергающие осмеянию действия правительства и колебающие авторитет, крайне вредными, особенно в настоящее время, комитет полагал необходимым сентябрьскую книжку «Отечественных записок» подвергнуть задержанию, о чем и определил: представить начальнику Главного управления по делам печати для доклада господину министру внутренних дел» ( ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 3, ед. хр. 139, л. 278 об.).
Посылая копию донесения Лебедева с решением о нем цензурного комитета, Петров 15 сентября в письме на имя исполняющего обязанности начальника Главного управления по делам печати Н. В. Варадинова дополнительно сообщал:
«Представляя вместе с сим о наложении ареста на сентябрьскую книжку «Отечественных записок», я считаю долгом доложить Вашему превосходительству, что с 1872 года в отношении к редакциям бесцензурных журналов, выходящих книжками реже одного разу в неделю, вошло в обычай с ведома и по распоряжению г. начальника Главного управления по делам печати пред выходом книжек в свет входить в аккомодацию с редакциями и предлагать им исключить статью или места, признаваемые вредными.
Мера эта в настоящем случае может быть применена к двум статьям сентябрьской книжки «Отечественных записок» тем с большим удобством, что места, признаваемые вредными и которых комитет на свою ответственность принять не может, входят в рассказы Щедрина и «Nemo» эпизодически, так что желаемые исключения могут быть сделаны редакцией без уничтожения статей, которые по общему содержанию своему не могут быть признаны вредными. Редакция «Отечественных записок», по всей вероятности, на это согласится.
Я спешу представлением об аресте экземпляров книжки, так как сегодня в полдень истекает двое суток со времени представления ее в комитет и затем остается тоже не более 48 часов до выхода книжки в свет.
Если Вы изволите найти нужным доложить об этом г. министру и он на это согласится, то исключение может быть предложено редакции журнала и сделано после наложения ареста» ( ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 3, e д. хр. 139, л. 279).
На следующий день (16 сентября) Варадинов «конфиденциально» известил Петрова о решении Макова:
«Г-н министр внутренних дел на докладе моем о задержании № 9 журнала «Отечественные записки» изволил положить следующую резолюцию: «Согласен, но нахожу, что первоначально можно было бы предложить редакции исключить или изменить неудобные места из статьи, и если редакция это не исполнит, то прибегнуть к применению закона».
Сообщая об этом к надлежащему исполнению, покорнейше прошу Ваше превосходительство уведомить меня о последующем» [280] .
Результаты переговоров Петрова с редакцией «Отеч. записок» известны из его письма к Варадинову от 17 сентября:
280
ЛИ, т. 13–14, стр. 164–165.
«Вследствие письма Вашего превосходительства 16 сентября за № 2976 имею честь уведомить, что редактор журнала «Отечественные записки» Салтыков изъявил согласие на предложенные ему исключения и изменения в № 9 «Отечественных записок», а именно:
1. статье Nemo «Finis Монрепо» исключить место на стр. 231 от слов «В Ведомостях пишут» до слов «так оно колесом и пойдет».
2. В статье «Первое июня. — Первое июля» исключить весь отдел под рубрикою «Первое июня», то есть от начала статьи на стр. 119 до 131.