Том 14. М-р Моллой и другие
Шрифт:
— Бинстед мне объяснил, — вмешался Билл. — Он всегда делает предложение, когда не видит другого способа поддержать разговор.
Алджи кивнул.
— Ясно-ясно. Как я понимаю, это ставит вас перед непростым выбором. Если вы войдете в дом и вручите Генри бумаги, вам не избежать роковой встречи с La Симмонс. Однако в противном случае вы теряете работу, потому что вряд ли Дафф и Троттер сумеют взглянуть на эти события вашими глазами. Затруднительное положение.
— Вот и я так думаю. Просто не знаю, что делать.
— Я вам скажу. Надо передать эстафету.
— А?
— Передать
— Эй!
Это заговорил Билл. Он подпрыгнул на стуле, как от удара током.
— Ты что-то сказал, Билл? — вежливо поинтересовался Алджи.
— Ты рехнулся.
— Тебя что-то не устраивает в моем замысле?
— Как я могу стать приставом?
— Нужны только решимость и упорство.
— Я не похож на пристава!
— Они бывают самые разные.
— Я не знаю, что говорить.
— А ничего особенно говорить не надо. Действия красноречивее слов. Просто вручишь Генри бумаги. Зато ты попадешь в Эшби-холл. Подумай, какие перспективы перед тобой открываются.
— Но…
Билл замолк. Потрясение, вызванное гениальной находкой Алджи, постепенно улеглось. Вероятно, он предпочел бы другой способ, чтобы приблизиться к любимой девушке, но выбирать не приходилось.
— Знаешь, — сказал он, — мне кажется, ты разрешил проблему.
— Всякая проблема разрешима, — сказал Алджи. — Разумеется, если у вас есть Алджернон Мартин.
Глава XII
Эшби-холл дремал на солнце; Алджи, более предусмотрительно, в тени. Он проводил сиесту в гамаке, подвешенном на лужайке под большим кедром, и собирался, проснувшись освеженным, искупаться в озере — прекрасный способ скоротать время в летний зной.
Перед тем как заснуть и огласить окрестности храпом, напоминающим звук пилы с далекой лесопилки, он предавался раздумьям, которые как нельзя лучше способствуют мирной дреме. Все шло просто идеально. Мистер Стикни, услышав, что пресс-папье Красавчика ушло по почте, отреагировал должным образом: он, правда, не вскричал: «Мой спаситель!» — но не оставил сомнения в своей глубочайшей признательности и умчался на аукцион «Сотби» бодренький, как тот персонаж в «Кубла Хане» Кольдриджа, который воскормлен медом и млеком рая напоен. [127]
127
…воскормлен медом и млеком рая напоен — строка из стихотворения Сэмюэла Тейлора Кольриджа «Кубла Хан» или Видение во сне. Пер. К. Бальмонта.
Возьмем теперь Генри. В скором времени ему предстоит удар, который его, глаза, как звезды, вырвет из орбит, [128] но, опять-таки, в духовном плане такое испытание будет ему на пользу. Он станет серьезней, глубже, проникнется решимостью
128
…глаза, как звезды, вырвал из орбит — «Гамлет», акт 1, сцена 3.
Однако особенно согревали Алджи мысли о Билле. Теперь, когда черная тень Л.П. Грина рассеялась, он видел впереди у друга только восторги и розы. Если они с Биллом, работая сообща, не сумеют уломать бациллу и вправить ей на место мозги, он будет очень удивлен, чтобы не сказать изумлен. Несколько правильно подобранных слов непременно убедят юную инфузорию, что Билл — ценная находка, а уж правильно подобранные слова — это по его части.
С этими мыслями Алджи погрузился в объятия Морфея.
Казалось бы, он должен был спать мирно и безмятежно, однако сон его тревожило что-то вроде кошмара. Судите сами. Алджи сидит с мистером Стикни в баре «Жука и Клена» и только что попросил пятьсот фунтов в долг, совершенно уверенный, что не встретит отказа. Внезапно мистер Стикни, вместо того чтобы выписать чек, поднимает невесть откуда взявшуюся золотую клюшку для гольфа и тычет Алджи под ребра, сопровождая свои действия загадочным восклицанием: «Смерть Кларенсу Бинстеду!» От неожиданности Алджи проснулся и, открыв глаза, увидел подле себя дядю Генри. Видимо, под ребра его тыкали не клюшкой, а указательным пальцем. Алджи припомнил, что дядя и прежде прибегал к этому грубому методу, чтобы нарушить его сон.
Генри был настроен неласково.
— Господи! — сказал он. — Ты что-нибудь еще умеешь, кроме как спать?
Алджи с достоинством отвел этот упрек. Он объяснил, что его просто немного разморило от жары. Генри сам виноват, что не обеспечил в Эшби-холле должную прохладу.
— И вообще, — продолжал он, — если человек иногда спит, ты всегда следишь, чтобы он не спал долго. Не хочу порочить твое поистине княжеское гостеприимство, Генри, я отдыхаю у тебя душой, но мой тебе совет: оставь привычку тыкать гостей пальцем под ребра, чуть они немного задремлют. Нехорошо, пойдут пересуды. Впрочем, возможно, я ошибаюсь, и ты сделал это не для того, чтобы дать выход животным чувствам. Да, кажется, я вижу, как под твоей непроницаемой маской вскипает речь. Можешь говорить, не таясь. Что тебя гнетет?
— Где Стикни?
— Вот это я как раз могу тебе сказать. За новостями о Стикни ты обратился точно по адресу. Он уехал в Лондон сразу после ланча. Цели у него две — во-первых, положить пресс-папье в надежный банковский сейф, во-вторых, посетить аукцион «Сотби», где он, без сомнения, приобретет еще пресс-папье. Непонятная страсть, ты согласен? Если бы тебе или мне предложили пресс-папье, мы бы вежливо хихикнули, сказали: «Спасибо, как кстати, и как вы догадались?», но по дороге домой поспешили бы выбросить его в помойку. Стикни же, напротив…