Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
— Можно к вам? — спросил он.
Я вылил остатки воды на лобелии и повернулся к нему.
— Вот что, — сказал он, — случилась странная штука. Вы знаете Джейн?
Я ее знал.
— А Спелвина? Знал я и его.
— Она с ним обручилась, — горестно сказал Уильям.
— Что?
— Обручилась.
— Так быстро?
— Сказала мне сегодня утром. Интересно, — прибавил он, садясь на корзинку клубники, — а как же я?
— Нельзя было оставлять их вдвоем, — сказал я. — Надо было знать, что луна в июне очень опасна. Вот возьмите, в любой песне… Нет, не припомню ни одной, где бы об
— Кто мог подумать? — вскричал Уильям, обирая с себя клубнику. — Кому пришло бы в голову, что Джейн влюбится в типа, который не играет!
— Да, это поразительно, — согласился я. — Ты не ослышался? Правильно ее понял?
— Еще бы! Понимаете, я сам ей сделал предложение. Застал ее одну у клуба и говорю: «Вот что, старушка, ты как?» А она говорит: «Ты о чем?» — «Выйдешь за меня? Не хочешь — не надо, но очень тебе советую». И тут она ка-ак скажет: «Я люблю другого». Это, значит, Спелвина. Удар, однако! Я потом сколько раз промазал.
— Она сказала прямо, что выходит за Спелвина?
— Сказала, что его любит.
— Надежда есть. Если они не обручились, это может пройти. В общем, я ее навещу, разузнаю.
— Хорошо бы, — сказал он. — А у вас случайно нет средства от клубничного сока?
Разговор с Джейн ни к чему не привел. Да, она обручилась со Спелвином. В порыве девической откровенности она привела и детали.
— Светила луна, ветерок шелестел в листьях. Вдруг он обнял меня, заглянул мне в глаза и воскликнул: «Я люблю вас! Я обожаю вас! Боготворю! О, моя жизнь, мой рок, моя подруга, предназначенная мне с той поры, как зажглась первая звезда!»
— Очень мило, — сказал я, думая о том, что Уильям Бейтс выразился бы иначе.
— В сентябре мы поженимся.
— Ты уверена, что это нужно?
Она удивилась.
— Почему вы спрашиваете?
— Видишь ли, при всех его достоинствах, он не играет в гольф.
— Да, — отвечала она, — но у него широкие взгляды.
— Широкие?
— Он не мешает играть мне. Ему даже нравится мой чарующий энтузиазм. Так он и сказал.
Мне на это нечего было сказать.
— Желаю счастья, — выговорил я. — Правда, я надеялся… но что там!
— А что?
— Ладно, скажу. Я надеялся, что ты выйдешь за Уильяма. Глаза ее затуманились.
— Мне его очень жаль, он такой хороший.
— Лучше не бывает, — поддержал я.
— И такой добрый. Многие затеяли бы Бог знает что, а он сказал «Ну-ну», и обещал помочь мне через неделю на Мшистой Пустоши.
Я решил, что будет тактичней сменить тему.
— Значит, ты снова едешь в эту Пустошь?
— Да. Мне надо пройти квалификационный отбор.
Ежегодный матч на Мшистой Пустоши был одним из главных событий для женщин, игравших в гольф. Сперва, как обычно, соревновались за медаль, потом играли тридцать две спортсменки с плохими показателями. Я был рад, что Джейн настроена оптимистично, поскольку она играла уже три года, начинала хорошо, но в список не попадала. Как многие игроки в гольф, она была гораздо лучше в матчах, чем в таких, отборочных играх. Мшистая Пустошь бугриста и неровна, и каждый
— Все будет хорошо, — сказал я. — Играй осторожно, как здесь, и дело в шляпе.
— Это неважно, — отвечала она. — Говорят, в этом году только тридцать два места, так что все, кто достигнет финиша, войдут в список. Надо не сорваться, и все.
— А зачем тогда вообще устраивать матч?
— Нет, это нужно. Понимаете, будут давать призы за три первых места. И вообще, приятно думать, что если у меня опять затрет с седьмой лункой, я все равно пройду.
— Да, конечно. А вообще, тебе очень идет игра в гольф.
— Надеюсь. Я играю, а Родни любуется.
— Он будет смотреть?
Упомянув жениха, она обрела красноречие, но я не стал ее слушать. Как-никак, я — всецело за Уильяма. Мне не нравилось ее увлечение. Нет, я не узкий человек, обычные люди тоже могут жениться, но не на тех же, кто вот-вот выиграет медаль!
Зеленый комитет, как им и свойственно, привел в кой-какой порядок Мшистую Пустошь, но три самые мерзкие лунки остались в неприкосновенности. Я, конечно, имею в виду четвертую, седьмую и пятнадцатую. Даже бездушный комитет, видимо, понял, что многострадальные игроки вытерпят только это, и лишняя ямка с песком приведет, чего доброго, к бунту.
Джейн легко прошла три первые лунки, а у четвертой заволновалась. Вообще-то все шло хорошо, как ни странно, благодаря не великой любви к Родни, а улыбке и советам Уильяма.
Честно говоря, она уже немного жалела, что разрешила Родни приехать. Очень мило с его стороны, что и говорить, но как-то он не вязался со священной атмосферой. К примеру, он не мог постоять спокойно, а к тому же что-то напевал. Она чуть не отвлеклась, но собрала всю волю и сделала великолепный удар.
— Здорово, — сказал Уильям Бейтс.
Джейн благодарно улыбнулась и посмотрела на Родни, ожидая похвал. Конечно, он не играет, но видно же, что удар — лучше некуда!
Родни стоял к ней спиной и смотрел вдаль из-под руки.
— Какой пейзаж! — произнес он. — Тихая зеленая впадина, залитая солнечным светом. Невольно вспоминаешь Авилон…
— Вы видели мой удар?
— …где нет ни дождя, ни снега, ни резкого ветра. А? Что? Удар? Нет, не видел.
Снова Джейн что-то кольнуло, но это сразу прошло, поскольку мяч идеально опустился на ровную траву. Прошлый раз это не удалось, тут всюду зловещие ямы с песком, которые так и влекут в свои мрачные глубины, — но сейчас она их миновала. Легкий удар удавался ей, и путь к опасной лунке был нетруден. Наклонившись над мячом, она услышала сладостную музыку.
Однако почти сразу она поняла, что ее издает Родни Спел-вин, напевающий французскую песенку. Он стоял прямо за ней. Такие песенки хороши в благоухающем саду, но не на Мшистой Пустоши, на пути к четвертой лунке.
— Родни, пожалуйста! — взмолилась она.
— А?
Ну, что он всегда переспрашивает?
— Ты бы не мог помолчать? — пояснила Джейн. — Я должна ударить по мячу.
— Ударяйте-ударяйте, — благодушно разрешил он. — Если вас это развлекает, ударяйте, не стесняйтесь.