Том 18. Лорд Долиш и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

— Сражалась она прекрасно, и все же…

— С ней плохо то, что она верит этим книжкам. Слушала бы меня… Ну, ладно. — И он ушел.

Вскоре я увидел, что Эгнес осознает ситуацию. Губы ее были сжаты, лоб прорезала морщина. Я попытался подбодрить ее добрым словом.

— Прекрасный вечер, — сказал я.

— Будет еще лучше, — отвечала она, — когда я справлюсь с этой белобрысой змеюкой и разоблачу этот мерзкий комитет. Постыдились бы! Двадцать семь! Ха-ха.

Пыл ее был оправдан. Я тоже полагал, что своим гандикапом Джулия Преббл обязана любви, а не

справедливости.

— Бессемер не смотрит матч, — сказал я, меняя тему.

— Да, я не разрешила. Он меня нервирует.

— Вот как?

— Так. Представляете, он меня учит! Что ни возьми, все ему ясно.

— Он ведет колонку в газете, — напомнил я.

— Сегодня он сказал, что Алекс Моррисон что-то напутал в своей книге.

Я вздрогнул. В эту минуту Джулия Преббл кончила ворковать с женихом, и соревнование началось.

Признаюсь, следя за игрой, я поначалу ощутил, что мое отношение к Эгнес меняется. Я всегда уважал ее — как не уважать человека, бросившего мяч на 240 ярдов? — но теперь к этому прибавились более теплые чувства.

Сперва ей помогало то, что успех придал Джулии Преббл излишнюю самоуверенность. Она стала рассеянной. Вместо того чтобы глядеть на мяч, она бросала взгляд на жениха. Благодаря этому на третьей лунке счет сравнялся.

Это ей не понравилось. Сжав губы, она явно боролась с желанием укусить возлюбленного, считая, видимо, что виноват он. На подступах к пятой лунке она сказала, чтобы он не маячил перед нею, на подступах к шестой — чтобы не дышал в затылок, на подступах к седьмой — чтобы не двигался. На подступах к восьмой она заметила, что если у него пляска святого Витта, надо сходить к врачу. На подступах к девятой расторгла помолвку.

Естественно, это помогало играть, и к десятой лунке она возместила свои потери. Эгнес сравняла счет на одиннадцатой, и началась та мрачная борьба, которая бывает перед финалом. Случайный наблюдатель заметил бы, что шансы равны.

Однако напряжение сказалось на Эгнес. Раза два ее железная воля дрогнула. К семнадцатой лунке природа взяла свое, и когда она подошли к восемнадцатой подставке, Джулии Преббл оставался один удар.

Последняя лунка — у воды. Рядом с подставкой находится озерцо, через которое перекинут шаткий мостик. К этому мостику приближался Смолвуд.

— Как дела? — спросил он, поравнявшись со мной. Я все ему рассказал, и он покачал головой.

— Нехорошо, — проговорил он. — Мне не нравится Эгнес и никогда не понравится, но я же не зверь какой-нибудь! Она очень хочет получить этот кубок. Жаль, что она не разрешила мне прийти. Я бы давал ей советы. Но она их не ценит. Предпочитает своего Моррисона. Да, жаль, очень жаль. Смотрите-ка! — воскликнул он, имея в виду Джулию Преббл.

Мяч ее пролетел над водой, но понимающий человек видел, что с ним не все ладно. Упал он в заросли. Она сердито обернулась, словно хотела сказать жениху, чтобы он не вертелся под ногами, когда она делает удар. Но его не было. Он ушел в клуб, где, как я позже узнал, выпил одну за другой шесть рюмок виски, а потом плакал на плече у бармена,

объясняя ему, чем плохи женщины.

Эгнес напоминала Боадицею перед римским легионом. Она была торжествующей и властной. Я знал, о чем она думает. Если соперница оправится от шока, ей придется сделать не меньше шести ударов, тогда как Эгнес в этом месте довольствовалась четырьмя. Означало это, что она нанесет за матч всего тридцать семь ударов, а в таком случае мастерство и воля к победе не дадут ей проиграть.

Она прикинула на глаз дистанцию. Она раскачалась. Она медленно откинулась назад. Клюшка описала идеальную дугу, когда раздался голос Бессемера.

— Минуточку! — сказал он.

Слово это прозвучало в тишине, как выстрел. На Эгнес оно оказало такое влияние, что она подняла голову посреди удара; а мяч, стукнутый сверху, покатился по дерну, поколебался у воды, словно робкий купальщик, и упал в озеро.

— Ай-яй-я-яй, — сказала Джулия Преббл.

Эгнес не ответила. Она тяжело дышала носом. Потом повернулась к Смолвуду.

— Ты что-то сказал? — спросила она.

— Я просто хотел напомнить, чтобы ты расслабилась, — ответил он. — Алекс Моррисон придает огромное значение позе, но я считаю, что главное — расслабиться. Когда бьешь по мячу, мускулы должны…

— Ниблик, пожалуйста, — обратилась Эгнес к кэдди. Взяв клюшку, она взвесила ее на руке и быстро двинулась вперед, словно тигрица в чаще. До этих пор я относил Бессемера к вдумчивому, рефлективному типу. Сейчас он показал, что ему не чуждо и действие. Быстро, как молния, он нырнул головой вперед в густые кусты у восемнадцатой лунки. Вот он здесь, вот его нету. Угорь мог бы у него поучиться.

Шаг этот был прекрасно рассчитан. При всей своей силе, Эгнес боялась пауков. С тоской поглядев на кусты, она ткнула в них клюшкой, разрыдалась и оказалась в объятиях Макмердо, который все время следил за матчем с должной дистанции.

— О, Сидни! — причитала она.

— Ну-ну, — утешал он.

Не разжимая объятий, они ушли. По ее жестам я понял, что она ему все объясняет, требуя при этом, чтобы он сломал шею Бессемеру, а его жесты подсказали мне, что он рассказывает ей о своих обязательствах перед страховой компанией.

Вскоре они исчезли в начинающихся сумерках. Я крикнул Бессемеру: «Отбой!»

— Она ушла? — спросил он.

— Да.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Он помолчал, потом прибавил:

— Нет. Это ловушка. Подожду немного. Я пожал плечами и покинул его.

Сумерки сгущались, пока Бессемер прикидывал, можно ли выйти из укрытия. На мостик он вступил почти в темноте и остановился, опершись о перила, чтобы как следует подумать.

Радость и скорбь смешались в его душе. Будущее сулило много такого, что претит тихим, мирным людям. Пока он здесь, придется сохранять свою бдительность, а в случае чего мгновенно сняться с места.

Это не так уж приятно. С другой стороны, из поведения Эгнес можно вывести, что помолвка расторгнута. Тут не захочешь, а обрадуешься.