Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935
Шрифт:
Сергей. Можно.
Старик. Во-от! Иди. А то — украдёшь чего.
Сергей (уходя). Украл бы ума, да у вас его нема.
Парень с гармонией. У этого, грамотея нашего, знакомые-то все как будто жулики. (Наигрывает.)
Старик. Грамотеи — все жуликоваты, для того и учатся. У нас, в селе, парнишко один учился, потом — в город, в Симбирской, поехал, через некоторо время вернулся, так уж сам в чине учителя, да-а! А
Грузчик. Способный, значит, оказался.
Старик. Наука им способствует…
Грузчик. Вот трактирщики тоже…
Старик. Поп трактирщика умнее. Попы да землемеры — самый опасный народ.
Грузчик. Учёному — легко. Сдал экзаменты, и готово дело, хошь — иди в судьи, хошь — в добрые люди.
Старик. В добрые-то люди не больно легко идут. Судей-то больше, чем докторов…
Молодой грузчик (напевает частушку).
Подыхает детвора, Потому что — доктора!Гармонист. Споём, что ли, Митя?
Молодой грузчик. Можно!
Вот пташки-канарейки Везде в лесах поют, Хоша им ни копейки За это не дают!Старик. Дурак кудрявый! Придумал бы чего новое.
Молодой грузчик. Тебе, дядя, ничего нового не требовается, окромя гроба.
Гармонист (запевает).
Не ласков был осенний ветер, И сеял он колючий снег.Вдвоём.
Лесной просёлочной дорогой Бежали двое рекрутов.Старик. Завыли! Ещё когда вас призовут…
Гармонист (поёт).
Один сказал: прощай, товарищ!Хор.
Прощай! Я силы потерял. Пускай меня погоня схватит, А ты — беги домой один!Гармонист.
И там скажи моей подруге…Голос из склада. Эй, лежебоки, работать!
Вторая картина
Кустарник у полуразрушенной
Сергей. Не люблю слушать бабьи истории, скушно бабы врут.
Женщина. Не для тебя рассказываю, а ему. (Кивает головой в сторону Грохало.)
Цыганок. А я никаких историй не люблю, потому — сам ловок выдумывать. Ты на что водку ногами греешь?
Женщина. Было мне о ту пору лет четырнадцать. Вошла в детскую, — на столе книжки с картинками. Наклонилась я поглядеть, а юнкер неслышно подкрался да по затылку меня, я — носом в книгу, даже кровь из носа пошла. А он меня взбросил на стол, ноги ломает…
Цыганок. Лакомый, сволочь…
Сергей (посвистывая, наливает водку в жестяной стаканчик). Отбилась?
Женщина. Застигла его мамаша, генеральша. Меня — в полицию, и как я — сирота, чтобы выслать из города. А — куда? Ну, взял меня себе помощник пристава, Николин. И вот с той поры девять лет…
Сергей. Идём с нами на рыбные промысла, и — конец делу!
Женщина. А пачпорт?
Сергей. Там — не требуется. Если спросят — достанем и пачпорт.
Женщина. Место я могу найти и здесь, в любом публичном доме…
Грохало. Неплохо придумала.
Женщина. А — что? Ведь я вашему брату не противна, я сама себе противна. (После паузы.)Нет: за что мне такая жизнь? За что? За какие грехи? Распутница я? А — хотела я этого? Не хотела, да и не хочу. Распутницей меня сделали.
Сергей. Замуж тебе надобно пристроиться, щи варить, портки чинить, огурцы солить, по церквам ходить.
Женщина. Насмехаешься? А — кроме этого — что умеешь?
(Сергей посвистывает, глядя на неё.)
Женщина. Замужем я не жила, а жизнь эту — знаю, видела. Ну что же, ты сказал верно: невесёлая, трудная жизнь! А — ты знаешь другую, лучше? Ты сам-то умел бы веселее, легче с женой жить?
Сергей. Это — не твоё дело. Вот, давай со мной жить — увидишь.
Цыганок. Коли не помрёшь. (Зевает.)
Женщина. Как же это у тебя выходит? Я спрашиваю: можешь ты по-иному, лучше других с бабой жить? А ты мне говоришь: это не моё, бабье, дело. Так это, милый друг, всякий мужик скажет. Эх ты, хамова рожа…
Сергей. Не лайся!
Женщина. А то — бить будешь? Была бита, это не в диковинку мне. И не стращай. Я с тобой говорю для парня, я вижу — он серьёзный.
Сергей. Дура! Эдак-то бабы в сорок лет говорят, — куда торопишься?